Творчество

Другая группа (главным образом молодежь) заняла иную позицию. Недовольство, которое мастеру удалось приглушить в прошлом сезоне, лишь ждало повода, чтобы вспыхнуть с новой силой. Отказ Сергея и послужил таким поводом. Молодые актеры снова заговорили о том, что мастер предпочитает работать лишь со своими сторонниками, что в стенах театра нет настоящей самокритики, что громкие фразы о реалистическом искусстве — дымовая завеса, прикрывающая формализм.

Была еще одна группа — серединная, промежуточная. В нее входили и осторожные, и равнодушные, и не желающие утруждать себя определением собственного мнения.

Один из представителей этой последней группы — пожилой актер, исколесивший всю провинцию, — при встрече дружески обнял Сергея.

— Я не сомневаюсь, голубчик, в благородстве ваших побуждений. Но поверьте опыту старика — о пьесе нельзя судить до премьеры. Помню, в десятых годах служил я в Нижнем-Новгороде. Солидная антреприза, труппа прямо-таки концертная. И вот готовим две премьеры. На одну возлагали все надежды. А публика не пошла. Копеечные сборы, прогар. Зато вторая... Пять аншлагов подряд. Два бенефиса справили!.. Вот и судите, кто, кроме публики, может сказать решающее слово!

При всей своей наивности, эти рассуждения подсказали Сергею дальнейший шаг: он решил прочитать пьесу драмкружковцам.

— Не так давно, товарищи, — начал Сергей, — мы беседовали относительно пьесы, которую будем ставить в нынешнем году. Многие из вас высказались за пьесу о сегодняшнем рабочем человеке, о его жизни и труде. Сейчас я прочитаю вам такую пьесу.

Первый акт Сергей читал среди сосредоточенного молчания. Но уже в середине второго послышались вздохи и шепчущиеся голоса. Сергей строго посмотрел на кружковцев. Тишина восстановилась. Однако она была похожа на безвоздушное пространство: не ощущалось ни контакта, ни заинтересованности. Когда же чтение закончилось, один только Павликов подал голос:

— Сергей Андреевич, вы всерьез читали или только так?

— Читал, чтобы узнать ваше мнение. Прошу, товарищи, высказываться.

И тогда началось такое обсуждение, какого еще не бывало на драмкружке. Никогда еще Сергею не приходилось видеть кружковцев такими возмущенными. Говорили и «старички» и самые молодые (Тимохин два раза брал слово и все еще порывался говорить). По косточкам разобрали пьесу.

— Да разве мы такие? — снова выскочил Тимохин.

— Ох, поговорила бы я с авторами этой пьесы, — заявила Ольга. — Я бы прямо спросила: хоть раз бывали на производстве, откуда выкопали такие нелепые фигуры?

Встретившись с председателем месткома, Сергей рассказал ему об этой читке.

— И никто не одобрил? Знаменательный факт!.. — Так вот, товарищ Камаев. И партийная организация и местный комитет считают желательным провести широкое обсуждение пьесы. Правда, Валентин Георгиевич до последнего дня возражал против этого под разными предлогами. Однако сегодня сообщил, что согласен. Видимо, решил не обострять отношений с общественностью... Словом, готовьтесь к баталии.

— Я готов. Не сомневаюсь, эта баталия послужит на пользу.

— И я не сомневаюсь. Только бы разговор получился таким же, как у вас на драмкружке, — принципиальным, до конца откровенным.

— А что, — вскочил Сергей, осененный внезапной мыслью, — что, если драмкружковцев пригласить на наше собрание?

Сначала предместкома отверг это предложение. Но Сергей не отступал:

— В самом деле, почему бы не пригласить? И актерам интересно услышать мнение заводской молодежи. И Валентину Георгиевичу трудно возражать. Он неоднократно заявлял, что необходимо тесное общение профессионального театра и рабочей художественной самодеятельности.

Кончилось тем, что предместкома обещал «профильтровать» этот вопрос. А еще через два дня сообщил Сергею:

— Снова пришлось вести дипломатические переговоры. Сначала Валентин Георгиевич и слушать не хотел. Наконец заявил, что умывает руки. Ничего! Берем ответственность на себя!.. Приглашайте кружковцев!

Секретарь партийной организации (он находился тут же) проводил Сергея теплым взглядом:

— Нравится мне Камаев. Честный, настойчивый. Таких нам и надо привлекать в кандидаты партии.

...Поздно вечером, приехав в общежитие, Сергей постучался к Ольге и Семену. Не обращая внимания на их удивление (собирались ложиться спать), объяснил, по какому приехал делу.

— Вам ведь хотелось, Оля, поговорить с авторами пьесы? Как раз представляется удобный случай!

— Верно, есть о чем поговорить, — кивнула она. — А все-таки боязно. Одно дело среди товарищей, другое — в театре. Никогда не приходилось.

Но тут же, одолев боязнь, снова кивнула:

— Приедем, Сергей Андреевич. Выскажемся начистоту!

30

Днем, в часы репетиций, театральный зал совсем не тот, что вечером.

Барьеры, обитые пунцовым бархатом, скрыты под холщовыми чехлами. Дежурная лампа едва выделяет из темноты позолоту ярусов, пустые ложи и кресла. Занавес поднят, декорации убраны, и сцена, обнаженная до кирпичной кладки задней стены, существует лишь как черновая рабочая площадка.

Это все и увидела Ольга, приехав в условленный час вместе с Семеном, Павликовым и Тимохиным.