— Нехорошо вы поступили, товарищи авторы! Зачем писать о том, чего не знаешь?.. И вас нельзя одобрить, товарищ руководитель! Заведомый брак берете под защиту!
С этого момента расчеты мастера были опрокинуты. Только теперь по-настоящему началось собрание.
Никогда еще мастеру не приходилось слышать столько суровых, обличающих слов. Заговорили даже те, кто еще недавно колебался или пробовал отмолчаться. Теперь говорилось не только о ничтожестве пьесы, но и о том, что советская драматургия подменяется в репертуаре сомнительными пьесами, скроенными по западным образцам, что даже классика используется как повод для формалистических вылазок (вспомнили и тот спектакль, который мастер сберег для утренников). Говорилось о том, что молодежь не имеет условий для роста, что мастер, ради своих творческих замыслов, жестоко подавляет актерские индивидуальности, что на подмостках театра до сих пор реальные образы трактуются как условные маски...
Говорили и кружковцы. Собрание выслушало немногословную, но дельную речь Семена, язвительное выступление Павликова, чуть задиристые слова Тимохина.
— Прошу от лица всех кружковцев, — заявил он. — Прошу поставить такую пьесу, чтобы можно было сказать: «Вот это действительно так!»
...Еще один человек находился в зале. Это была Зоя. Сначала она решила терпеливо дожидаться Сергея. Но потом, все сильнее волнуясь, поспешила в театр.
Она пришла в тот переломный момент собрания, кода даже дежурный покинул вестибюль, чтобы прислушаться к необычно громкому шуму голосов. Поднявшись в фойе, Зоя юркнула на боковую лестницу и спряталась в темноте балкона.
Собрание продолжалось. Зоя слышала, как председатель спросил авторов: желают ли взять ответное слово. Пожелал автор в радужном костюме.
— Видите ли... — выбежал он вперед (ноги выбивали непроизвольную, нервную чечетку). — Видите ли... После всего, что здесь говорилось... Но при чем тут Лабиш?.. Мировая драматургия знает множество бродячих сюжетов!..
Фразы падали порознь, откатываясь одна за другой, никого не трогая.
Саркастический автор (впрочем, сарказма давно уже не было) заявил, что ему нечего добавить.
Что касается мастера — он молчал. Возможно, он так и ограничился бы молчанием, если бы, заключая собрание, к нему не обратился секретарь партийной организации:
— Как видите, Валентин Георгиевич, вопрос о пьесе не только не оказался исчерпанным, но и привел к большому принципиальному разговору. Думаю, вы согласитесь, что нам предстоит сделать серьезные выводы?
— Вероятно, — ответил мастер, коротко глотнув воздух. — Вероятно!..
Выгнувшись над барьером, Зоя увидела Сергея, сидевшего между актерами. И, не дожидаясь конца собрания, сбежала вниз, в партер.
Волновался ли Веденин, ожидая Ольгу? Не меньше, даже больше, чем если бы предстояло вынести картину на суд живописцев. Ольга и девушка на полотне для него дополняли и продолжали одна другую. Узнает ли Ольга себя на полотне, увидит ли себя такой, какой он, Веденин, ее увидел?..
Время в этот день тянулось медленно. Предполагая, что Ольга не сможет прийти раньше вечера (из разговора с Сергеем Веденин узнал, зачем она приглашена в театр), решил привести наконец мастерскую в порядок. Но передумал. Даже сейчас, когда картина была закончена, не хотелось расставаться с беспорядочной рабочей обстановкой.
Продолжая сидеть перед мольбертом, Веденин снова и снова спрашивал себя: что скажет Ольга, что скажет ей девушка на полотне?..
Позвали к телефону.
— Константин Петрович?.. Не узнаете?
— Нет... Впрочем... (Неторопливый голос показался удивительно знакомым). Кто говорит?
— Бугров. Мне нужно встретиться с вами. Если разрешите, приеду через полчаса.
Эти полчаса, эти короткие тридцать минут показались Веденину еще более медленными, чем все предыдущее время.
Решив, что настал удобный момент, Нина Павловна предложила убрать в мастерской. Веденин и на этот раз отказался:
— Никаких парадных приемов!
Бугров приехал точно — минута в минуту. Несмотря на ненастный день, он был в легком плаще, без шарфа. Скинув плащ, крепко пожал Веденину руку:
— Не ждали? Действительно, выбрался в Ленинград неожиданно... Куда прикажете пройти? Помнится, в прошлый раз обещали, что следующая встреча произойдет перед мольбертом, перед полотном.
Веденин лишь кивнул. Ни слова не произнес он и тогда, когда вошли в мастерскую. И Бугров ни слова не сказал. Не останавливаясь, прошел вперед, прямо к мольберту.
Наконец обернулся. Взгляд его был все таким же сосредоточенным, но в этом взгляде Веденин не смог прочесть ни одобрения, ни осуждения.
— Ваше новое полотно, Константин Петрович... Оно заслуживает серьезного разговора. Мне хотелось бы, чтобы в этом разговоре также принял участие Владимир Николаевич. И еще... Вы не будете возражать, если я приглашу Ивана Никаноровича Ракитина?
— Ракитина?.. Не думаю, чтобы он...
— Вы имеете в виду отношения, сложившиеся между вами после работы отборочной комиссии?
— Да. Но ошибочно было бы считать эти отношения результатом частной ссоры.
Вместо ответа, Бугров попросил провести его к телефону.