— Собрание начнется сразу после репетиции, — встретил Сергей у входа. — Идемте в зал.
Вошли и тихонько расположились в одном из последних рядов партера. На сцене находились несколько человек. Они вели между собой взволнованный разговор и никак не могли довести его до конца. Каждый раз на одной и той же фразе раздавались хлопки режиссера. Он выбегал вперед, сам начинал говорить за всех и снова хлопал в ладоши:
— Еще разок! С той же реплики! Попрошу!
— Ну и работка! — почтительно сказал Павликов. — Почище, чем у нас на кружке!
Едва закончилась репетиция, как двери в фойе распахнулись. Перекликаясь и переговариваясь, актеры стали рассаживаться в разных рядах партера. На авансцене зажглись еще две лампы. Перед первым рядом появился небольшой стол с чернильным прибором.
— Итак, условились, — сказал Сергей. — Ничего не бояться и говорить начистоту!
Он прошел вперед, навстречу пожилому бритоголовому человеку (это был председатель месткома). Перекинувшись с Сергеем несколькими фразами, он занял место за столом. В этот момент, в сопровождении авторов пьесы, в зале появился и мастер.
Он пришел в самую последнюю минуту, подчеркивая этим и свою занятость и незаинтересованность тем, что предстоит. Сел к столу небрежно, вполоборота. Каждое движение мастера говорило о том, что он ничем не считает себя связанным с этим собранием, не придает ему значения.
Авторы пьесы (они сели невдалеке от мастера) тоже старались показать полнейшую безмятежность. Это были сравнительно молодые люди — лет тридцати. Один из них — высокий, в черном костюме, поверх которого лежал небрежно повязанный галстук — кривил губы в саркастической улыбке. Зато у другого, одетого в светлый, радужного цвета костюм, улыбка была самой общедоступной. И эта улыбка говорила каждому: «Вот и мы! Вот и мы! А что же дальше?»
Собрание началось в спокойных тонах. Председатель месткома сообщил, что поступило предложение обсудить комедию «Наша молодость». Напомнил и о том, что комедия была своевременно размножена и все работники театра имели возможность ознакомиться с нею.
— Думаю, товарищи, что такое общественное обсуждение принесет пользу. Тем более, вопросы репертуара очень редко подымались до сих пор у нас на коллективе.
Председатель предложил перейти к обсуждению. Желающих выступить не нашлось.
— В таком случае, попросим высказаться товарища Камаева.
Сергей встал и обернулся лицом к залу.
— Волнуется, — сочувственно шепнула Ольга.
Однако в словах Сергея волнения не обнаружилось. Выразив удовлетворение тем, что партийная организация и местный комитет внимательно отнеслись к его заявлению, Сергей коротко рассказал, как получил предложение ставить комедию и как счел необходимым отказаться от постановки.
— По каким мотивам? — спросили из зала.
— Об этом я и собираюсь говорить.
Раскрыв экземпляр пьесы (из него выглядывало множество закладок), Сергей приступил к разбору.
— С самого начала хочу извиниться перед Валентином Георгиевичем. Хотя он и считает, что к пьесе комедийного жанра надо подходить с особыми, так сказать облегченными требованиями, — я не смогу этого сделать. Любой жанр, и самый трагический и самый комедийный, следует прежде всего рассматривать с точки зрения жизненной правдивости. Это мерило вернее всех других!
Мастер ничем не отозвался на эти слова: лицо его оставалось отсутствующим. Но актеры насторожились, угадав первое, пока еще скрытое столкновение.
Сергей говорил о том, как фальшиво изображена в пьесе жизнь и работа заводской молодежи. Да и заводская ли это молодежь? Не ограничились ли драматурги перекраской чужих персонажей? (Автор в радужном костюме в ответ на этот вопрос изумленно поднял плечи, саркастический его собрат вскинул голову.)
— Не хочу быть голословным, — продолжал Сергей. — Вот пьеса советских драматургов, а вот водевили старого французского драматурга Лабиша. Не надо быть судебным экспертом, чтобы установить потери, которые понес давно покинувший этот свет Эжен Мари Лабиш.
На этот раз зал не смог остаться спокойным. Председатель призвал к порядку.
— Продолжайте, товарищ Камаев.
— Итак, посмотрим, какие претензии мог бы предъявить Лабиш к авторам комедии «Наша молодость».
Весьма убедительно говорил Сергей. Он доказывал не только разительное сходство сценических положений, но и прямое заимствование персонажей.
— Как видите, Лабиш действительно понес большие потери. Однако обогатились ли за его счет авторы пьесы, которую мы обсуждаем? Нет, их потери еще больше! Став на путь приспособления и перелицовок, они утратили самое важное, самое ценное — правду нашей жизни!
— Верно! — воскликнул Павликов и даже приподнялся с кресла.
— Погоди, — шепнула Ольга. — Это ведь только начало.
Дальнейшее могло обескуражить. Один за другим стали выступать сторонники мастера. Все они начинали с того, что приветствуют это обсуждение... Однако то, что говорилось дальше, было направлено против Сергея.