Ты у него одна

– Где ты могла так простыть, не понимаю?! – возмутилась Эмма, представив себе подругу с распухшим красным носом и слезящимися глазами. – Чем лечишься?

– Всем, – квакнула Лизка и чихнула три раза подряд. – Всем, чем можно. А что нужно-то? Что случилось?

– Пока ничего, – поспешила ее успокоить Эмма.

– Ты у Кошкина была? – вдруг вспомнила подруга. – И что? Помог?

– Обещал, но весьма и весьма неохотно. – Эмма завозилась в кресле, устраиваясь удобнее, и потянулась к столику, на котором стояло блюдо с персиками…

Тетя Зина, пару дней назад буквально выталкивавшая ее из своей квартиры, нанесла ей визит сегодня утром. И, должно быть, в знак окончательного примирения (уточнить она не пожелала) ухнула ей на кухонный стол целый пакет персиков. Потом отчего-то засмущалась и, быстро простившись, ушла. Эмма вытряхнула дивно благоухающие фрукты в раковину. Тщательно вымыла, с детства памятуя о дизентерии и прочей заразе, выложила горкой в керамическое блюдо для фруктов. И теперь, разговаривая с подругой, укладывала аккуратной горкой рельефные косточки на маленьком блюдечке.

– Ты чего там мямлишь? – насторожилась вдруг Лизка. – Чавкаешь, что ли?

– Угу. – Эмма едва не поперхнулась густым сладким соком, брызнувшим ей в рот. – Персики. Соседка приволокла целый пакет. Вкусно…

– Чегой-то вдруг? Сын, что ли, имеется на выданье? – каким-то напряженным голосом поинтересовалась подруга, и Эмме в этом почудились откровенные собственнические нотки.

– Да нет, – она легко рассмеялась. – Тетя Зина с первого этажа. Помнишь, та, что вечно сидит у подъезда, как грибок в песочнице.

– Ну… что-то такое припоминаю. – Лизка гнусаво выругалась и снова расчихалась. – Это она тебе от щедрот пенсионных? Или она к тебе тимуровцем приставлена?

– Да ну тебя! – Эмма снова коротко рассмеялась, представив, как злится Лизка, наблюдая в зеркале собственную физиономию, враз лишившуюся привлекательности. – Ты мне лучше вот что скажи: кого может бояться наш Кошкин?

– Как это? Кого он может бояться?! Он же мент, Эмка, не выдумывай! Одно дело – твой мелкий шантаж наполовину с заигрыванием, а другое – вполне конкретные угрозы… Нет, ты городишь чушь, – возмущенно прохрипела подруга, когда Эмма в двух словах обрисовала ей встречу с Кошкиным.

Вопрос Лизке не понравился, Эмма поняла это сразу по ее участившемуся дыханию и отчаянному сопению в трубку.

– Так ты не знаешь? – стараясь скрыть разочарование в голосе, снова переспросила она, не надеясь на положительный ответ.

Подруга ответила не сразу. Чем-то отчетливо громыхнула. Выругалась в очередной раз, хрипя и сопливясь. И вдруг заголосила вполне членораздельно фальцетом, без явных признаков простуды:

– Эмочка, миленькая, брось все! Брось все к чертям собачьим! Далась тебе эта баба с ребенком, что тебе с нее?! Может, этот пацан – наводчик! Высматривает хату побогаче и наводит своих родителей или хозяев, кто там они ему… Перестань совать свою головку туда, куда не надо! – Она тяжело с присвистом задышала в трубку и опять удивила подругу, заплакав и запричитав: – Я тебя умоляю! Не нужно ничего и ни про кого узнавать! Иначе… Иначе ты окажешься в таком кольце, из которого выбраться живой будет невозможно. А ты мне… Ты мне нужна живая и здоровая! Слышишь?!

И Лизка (!!!) зарыдала в голос. С подобным Эмма сталкивалась впервые и несколько минут была просто сбита с толку. Она даже не взяла бы на себя смелость охарактеризовать ощущения, разбуженные в ее душе плачем Елизаветы. В голове начала завариваться такая каша, что впору было бросать трубку и лететь сломя голову к подруге. Посмотреть на нее, потрогать ее лобик, измерить температуру…

Что там с ней, интересно, происходит сейчас? Откуда столько страха и безысходности в голосе? И слезы… Подобный выброс эмоций совершенно несвойственен Елизавете. Может, простуда дала осложнения на голову или еще на какой орган и Лизе срочно требуется госпитализация?..

– Дура, – вполне отчетливо и обреченно прошептала та, когда Эмма поделилась с ней своими опасениями, и спустя минуту добавила: – Делай как знаешь, но я хотела тебе добра. Все. Пока.

Вот и поговорили! Сначала чихала в трубку, потом рыдала и пыталась от чего-то предостеречь (от чего – так и осталось тайной), под занавес оскорбила и отключилась. А ты сиди и думай, ломай голову, создавай новые ответвления уже почти готовых версий. Хотя… Хотя что-то подобное ей и пригрезилось прошлой ночью, когда она елозила по собственной кровати, рассматривала свои записи и, находясь на грани между явью, сном и сумасшествием, громоздила в мозгу фантастические аллегории, проводила параллели с охотой на волков.

Лизка вон тоже вполне отчетливо прорыдала ей в трубку о каком-то кольце, в которое она может попасть. Ей просто было невдомек, что Эмма уже давно заключена в это кольцо и, не пытайся она что-нибудь предпринять для собственного спасения и не опереди своих врагов на шаг или два, не видать ей места под солнцем, не наслаждаться величайшим даром, именуемым ЖИЗНЬЮ.