Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И в то время как Нозхату хотела развивать эту мысль, она услышала, что по другую сторону занавеса кади восклицали:

— Машаллах! Никогда не слышали мы таких прекрасных слов, как те, которые сказала эта красноречивая молодая девица; но мы хотели бы теперь услышать что-нибудь о двух других вратах!

Тогда Нозхату весьма искусно перешла к другому и сказала:

— В другой раз я буду говорить об усердии на трех других путях человеческой жизни, а теперь время сказать о вторых вратах.

Эти вторые врата — врата хорошего обхождения и развития ума. И эти врата, о царь веков, самые широкие из всех, потому что это врата совершенства. В них входят только те, над главою которых покоится прирожденное благословение.

Я приведу вам только некоторые их черты.

Но тут Шахерезада заметила, что наступает утро, и, по обыкновению, скромно приостановила свой рассказ.

Но когда наступила

ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Я приведу вам только некоторые их черты.

Однажды один из приближенных халифа Муавии доложил о приходе забавного колченогого Абу бар-Каисы, который ждал у дверей. Тогда халиф сказал:

— Скорее скажи ему, чтобы он вошел.

И колченогий Абу бар-Каиса вошел, и халиф Муавия сказал ему:

— О Абу бар-Каиса, подойди ко мне поближе, чтобы я лучше слышал и наслаждался твоими речами. — Потом он сказал ему: — О Абу бар-Каиса, что ты думаешь обо мне?

И колченогий ответил так:

— Я? Но мое ремесло, о эмир правоверных, состоит в том, что я брею головы, подстригаю усы, исправляю и ухаживаю за ногтями, удаляю волосатость подмышек, брею пах, чищу зубы и иногда пускаю кровь из десен; но никогда ничего этого не делаю по пятницам, потому что это грех.

Тогда халиф Муавия сказал ему:

— А что ты думаешь о себе самом?

И колченогий Абу бар-Каиса сказал:

— Я ставлю одну ногу перед другой и медленно передвигаю ее, следя за нею глазом.

Халиф спросил еще:

— А что ты думаешь о своих начальниках?

Тот ответил:

— Когда вхожу, я им кланяюсь, не делая никакого другого движения, и жду ответа на мой поклон.

Тогда халиф спросил:

— А что ты думаешь о своей жене?

Но Абу бар-Каиса воскликнул:

— Уволь меня от этого ответа, о эмир правоверных!

А халиф сказал:

— Заклинаю тебя, ответь мне, о Абу бар-Каиса!

Он ответил:

— Моя супруга, как и все женщины, была сотворена из последнего ребра, которое было плохим и искривленным ребром.

— А что ты делаешь, когда хочешь с нею переспать?

Он ответил:

— Вначале я говорю с ней ласково, чтобы расположить ее к себе, потом горячо целую ее повсюду, чтобы как следует взволновать, а когда она придет в то состояние, которое ты понимаешь, о эмир правоверных, я поворачиваю ее на спину, ложусь и заряжаю как следует. А затем, когда перламутровая капля хорошо укрепилась в своем основании, я восклицаю: «О Господь, благослови это семя и не позволяй ему принять безобразный вид, но дай ему прекрасную форму!»

После этого я бегу совершать омовение, беру воду обеими руками, обливаю свое тело и, наконец, славлю Аллаха за Его благодеяния!

Тогда халиф воскликнул:

— Поистине, ты прекрасно ответил, и потому я хотел бы, чтобы ты попросил у меня чего-нибудь.

А колченогий Абу бар-Каиса сказал:

— Я попрошу только о том, чтобы правосудие было одинаково для всех! — и ушел.

А халиф Муавия сказал:

— Если бы во всей иранской стране был только один такой мудрец, этого было бы достаточно.

Вот и в царствование халифа Умара ибн аль-Хаттаба, казначеем был старый Моаикаб.

Но тут Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно приостановила свой рассказ.

А когда наступила

ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

Еще узнала я, о царь благословенный, что молодая Нозхату сказала:

— В царствование халифа Умара ибн аль-Хаттаба казначеем был старый Моаикаб. Меньшой же сын Умара пришел однажды к Моаикабу со своей кормилицей. И Моаикаб дал ребенку серебряную драхму. Но некоторое время спустя халиф призвал его к себе и сказал ему:

— О расточитель! Что ты сделал!

А Моаикаб, бывший человеком неподкупным, воскликнул:

— Что же я сделал, о эмир правоверных?

И Умар сказал:

— О Моаикаб, эта серебряная драхма, данная тобою моему сыну, есть кража у всего мусульманского народа!

И Моаикаб признал, что то была ошибка, и во всю остальную жизнь свою не переставал говорить: «Где найдется на земле столь великий человек, как Умар?»

Рассказывают также, что халиф Умар вышел однажды погулять ночью в сопровождении почтенного Аслама Абу Зейда. И увидел он вдали пылающее пламя; он подошел, думая, что присутствие его может принести пользу, и увидел бедную женщину, разжигавшую костер под котелком; и около нее было двое тщедушных детей, которые жалобно стонали. И Умар сказал:

— Мир тебе, о женщина! Что же делаешь ты здесь одна в холодную ночь?

Она же ответила:

— Господин, я согреваю немного воды, чтобы дать напиться моим умирающим от голода и холода детям; но наступит день, когда Аллах спросит отчета у халифа Умара за то, что мы находимся в такой нищете.

Переодетый халиф был чрезвычайно растроган и спросил:

— Но разве, о женщина, ты думаешь, что Умар знает о твоей нужде и не помогает тебе?

Она ответила: