Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Тогда Нозхату прервала свой рассказ и сказала:

— Эти ворота добродетели заключают в себе так много еще более высоких примеров, что мне невозможно было бы рассказать обо всех в один день. Но Аллах дарует нам еще долгие дни, и я могу впоследствии передать вам все.

И Нозхату умолкла.

На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно отложила его до следующего раза.

А когда наступила

ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И дошло до меня, о царь благословенный, что Нозхату с этими словами умолкла. Тогда все четыре кади воскликнули:

— О царь времен, поистине эта молодая девушка — чудо века и всех веков! Что касается нас, то мы никогда не видели никого, кто бы мог сравниться с нею, и никогда не слышали, чтобы существовал ей равный в какое бы то ни было время из времен!

И, сказав так, они молча встали и поцеловали землю между рук Шаркана и пошли своей дорогой.

Тогда Шаркан позвал своих слуг и сказал им:

— Вы должны поспешить с приготовлениями к свадьбе и изготовить всякого рода блюда и сладости для пира.

И служители поспешили исполнить его приказание и немедленно приготовить все, что было им приказано. И Шаркан оставил для присутствия на брачном пиру жен эмиров и визирей, пришедших слушать слово Нозхату, и пригласил их сопровождать новобрачную.

С наступлением вечера начался пир, столы были накрыты, и подано было все, что может удовлетворить чувства и радовать глаз. И все приглашенные ели и пили досыта. Тогда Шаркан велел позвать всех самых знаменитых певиц Дамаска и всех дворцовых альмей[55]. И весь дворец наполнился звуками, и радость наполнила все сердца. С наступлением же ночи весь дворец засиял огнями, засияли и все аллеи по обеим сторонам сада. А эмиры и визири, когда Шаркан вышел из хаммама, приветствовали его и желали ему всех благ.

И в то время, когда Шаркан сидел на особой эстраде, предназначенной для новобрачных, вдруг вошли придворные женщины, и шли они медленно, по две в ряд, сопровождая невесту Нозхату, поддерживаемую двумя женщинами. И после обряда одевания они повели Нозхату в спальню, раздели ее и хотели приступить к омовениям, но увидели, что это излишне для светлого зеркала и благоухающего тела. Тогда женщины дали молодой Нозхату советы, которые обыкновенно даются молодым девицам в брачную ночь, пожелали ей всяких радостей и, надев на нее только тонкую рубашку, оставили ее одну на постели.

Тогда Шаркан вошел в спальню. Он далек был от мысли, что эта чудная девушка — сестра его Нозхату; и ей также было неизвестно, что дамасский государь — родной брат ее Шаркан.

^{Тогда Шаркан вошел в спальню. Он далек был от мысли, что эта чудная девушка — сестра его Нозхату.}

Поэтому в эту ночь Шаркан сочетался с молодой Нозхату, и радости их обоих были велики; и сочетание их было так удачно, что с той же ночи Нозхату понесла. И она не преминула сказать об этом Шаркану.

Шаркан был чрезвычайно обрадован, и, когда наступило утро, он приказал врачам записать этот счастливый день; потом он сел на трон, чтобы принять поздравления своих эмиров, визирей и знатных людей государства. По окончании этой церемонии Шаркан позвал своего личного секретаря и продиктовал ему письмо отцу своему, царю Омару аль-Неману, в котором сообщал, что женился на молодой девице, купленной им у одного торговца, одаренной красотою, мудростью и всеми совершенствами знания и воспитания; что он дал ей свободу, чтобы сделать ее своею законною супругою; что уже с первой ночи она понесла и что он имеет намерение в скорости послать ее в Багдад для посещения царя Омара аль-Немана, отца своего, сестры своей Нозхату и брата своего Даул Макана. По написании письма Шаркан запечатал его и отдал гонцу, который немедленно отправился в Багдад и по прошествии двадцати дней возвратился с ответом от царя Омара аль-Немана. И в этом ответе было написано так…

Но тут Шахерезада заметила, что наступает утро, и умолкла.

А когда наступила

ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Говорят, ответ был вот какой; призвав имя Аллаха, царь писал: «Письмо это пишет огорченный, подавленный горестью и печалью, тот, кто утратил сокровище души — детей своих, царь Омар аль-Неман возлюбленному сыну своему Шаркану.

Узнай, дитя мое, о моих несчастьях и знай, что после отъезда твоего в Дамаск стены дома так давили мою душу, что, изнемогая от печали, я поехал на охоту подышать свежим воздухом и хоть сколько-нибудь развеять мое огорчение».