А нужно сказать, что эта старая Зат ад-Давахи, истинная причина всех несчастий, действительно была ужасною старухой: она была хитра, коварна, полна всякого зложелательства; рот ее издавал гнилостное зловоние; веки ее были красны и без ресниц; щеки дряблы и пропитаны пылью; лицо ее было черно как ночь; глаза гноились; тело ее запаршивело, волосы были грязны; спина согнута дугой, кожа изборождена морщинами. Это была истинная язва из всех язв и ядовитейшая из змей. И эта ужасная старуха проводила большую часть своего времени у царя Гардобия в Кайсарии; ей нравился его дворец, ибо в нем было множество молодых рабов как мужского, так и женского пола; и она заставляла молодых рабов из мужчин ласкать ее; сама же она любила ласкать молодых рабынь; и ничто в мире не доставляло ей такого удовольствия, как соприкосновение их молодых тел с ее телом. И она была необычайно многоопытна в искусстве возбуждения; она знала, как нежно сосать разные части их тел и как возбуждающе приятно щекотать их соски и растирать их вульву своими руками, чтобы довести до спазма невероятного удовольствия.
И она научила этому искусству всех рабынь дворца, и прежде всего прислужниц Абризы, но ей не удалось добиться расположения стройной рабыни Марджаны, и все ее старания оказались тщетными по отношению к самой Абризе, ибо та питала отвращение к ней из-за ее зловонного дыхания, и запаха ее прелой мочи и подмышек, и других ее выделений, более пахучих, чем гнилой чеснок, и к ее шершавой коже, более колючей, чем у ежа, и более жесткой, чем волокна пальмового дерева. И об этой старухе можно было сказать словами поэта:
Нужно, однако, сказать, что Зат ад-Давахи была полна великодушия по отношению к тем рабам, которые поддавались ее прихотям, как полна была злобы против тех, которые не поддавались ей. Из-за этого-то отказа Абриза и сделалась предметом ненависти этой старухи.
Итак, когда старая Зат ад-Давахи вышла к царю Афридонию, он поднялся в честь ее со своего места; и царь Гардобий сделал то же самое. И старуха сказала:
— О царь, мы должны теперь оставить все эти воскурения фекальным ладаном и все эти благословения патриарха, которые навлекли на наши головы одно только несчастье. Подумаем лучше о том, как действовать в свете истинной мудрости. Вот что я советую тебе: ввиду того что мусульмане спешат к нам усиленным ходом, чтобы осадить наш город, нужно разослать по всему царству глашатаев и попросить народ собраться в Константинии, чтобы помочь нам отразить нападение осаждающих. И пусть соберутся сюда как можно скорее воины из всех укреплений и укроются за нашими стенами, ибо опасность уже близка. Что же касается меня, о царь, то предоставь мне поступать по моему собственному усмотрению, и скоро народная молва донесет до тебя слух о результате моей хитрости и о тех ловушках, которые я расставлю мусульманам, ибо в настоящую минуту я покидаю Константинию, да сохранит тебя Иисус Христос, сын Мариам!
Тогда царь Афридоний поспешил исполнить советы Матери Бедствий, которая действительно, как она и сказала, ушла из Константинии.
И вот в чем состоял замысел этой хитрой старухи. Выйдя из города вместе с пятьюдесятью избранными воинами, хорошо знавшими арабский язык, она первым делом переодела их мусульманскими купцами из Дамаска, ибо она захватила с собой также сто мулов, нагруженных тюками с различными тканями: с антиохийскими и дамасскими шелками, с атласом, отливающим блеском разных металлов, с драгоценной парчой и множеством других предметов царской роскоши. И она позаботилась также взять в виде пропускного листа письмо от царя Афридония, которое содержало в себе приблизительно следующее: «Купцы такие-то и такие-то — мусульмане из Дамаска, чужестранцы в нашем государстве и иноверцы, не исповедующие нашей христианской религии; но поскольку они пребывают в нашей стране для торговли, а от торговли зависит благосостояние страны и ее богатство, и так как это люди мирные, а не военные, то мы даем им этот пропускной лист, чтоб никто не осмеливался оскорблять их и наносить им ущерб и не налагал ввозной и вывозной пошлины на их товары».
Затем, переодев пятьдесят воинов мусульманскими купцами, коварная старуха переоделась и сама мусульманским отшельником, облачившись в широкое одеяние из белой шерсти; затем она натерла себе лоб мазями собственного приготовления, которые придали ей блеск и сияние необыкновенной праведности; наконец, она велела связать себе ноги таким образом, чтобы веревки до крови врезались в ее тело и оставили на нем неизгладимые следы. Тогда она сказала своим товарищам: