Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

— Я очень ценю твое бескорыстие, йа Абул Гассан. Поэтому я не только с этой минуты выбираю тебя своим товарищем и братом, но разрешаю тебе свободный вход и выход во всякий час дня и ночи, не спрашивая ни аудиенции, ни отпуска. Более того, я желаю, чтобы ты был допускаем даже в покои дочери моего дяди Сетт Зобейды, куда не допускаются другие. И когда я буду там, и ты будешь со мной, все равно в какой час дня и ночи!

В то же время халиф назначил Абул Гассану роскошное помещение во дворце и в виде первого жалованья выдал ему десять тысяч золотых динаров. И обещал ему, что сам будет заботиться о том, чтобы он ни в чем не нуждался. После этого халиф отправился в Совет заниматься делами государства.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ШЕСТЬСОТ СОРОК ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Калиф отправился в Совет заниматься делами государства.

Тогда Абул Гассан не захотел более оставлять в неизвестности мать свою. И побежал он к ней и рассказал ей во всех подробностях о странных происшествиях от начала и до конца. Но повторять все это нет надобности.

И объяснил он ей, так как она сама не могла бы понять этого, что халиф сыграл с ним всю эту шутку просто так, для своего развлечения. И прибавил:

— Но так как все кончилось к моему благополучию, то да будет прославлен Благодетель наш Аллах!

Потом он поспешил расстаться с матерью, пообещав ей навещать ее каждый день, и направился снова во дворец, между тем как слух о его приключении с халифом и о перемене в его положении распространялся по всему кварталу, а оттуда и по всему Багдаду, а затем и по ближним и дальним областям царства.

Что же касается Абул Гассана, то, войдя в милость халифа, он не только не сделался дерзким и надменным, но стал еще более веселым человеком, неизменно находившимся в добром и радостном расположении духа. И не проходило дня, чтобы он не развлекал халифа и всех придворных, больших и малых, своими остроумными речами и шутками.

Халиф не расставался с ним и всюду водил его за собой, даже в особые покои супруги своей Сетт Зобейды, — такой милости не удостаивался никогда даже его великий визирь Джафар.

Сетт Зобейда же скоро заметила, что каждый раз, как Абул Гассан приходил с халифом в женское отделение дворца, он обращал особенное внимание на одну из ее служанок по имени Сахарный Тростник и что девушка при этом сильно краснела от удовольствия. Поэтому однажды Сетт Зобейда и сказала своему супругу:

— О эмир правоверных, ты, как и я, вероятно, заметил, что Абул Гассан и Сахарный Тростник обмениваются взглядами, в которых выражается несомненная любовь. Что думаешь ты о браке между ними?

Халиф же ответил:

— Это возможно. Не вижу к тому препятствий. Впрочем, я и сам давно должен был подумать об этом. Весьма досадую на это, так как я еще во второй вечер, проведенный в доме Абул Гассана, обещал приискать ему достойную супругу. Нам остается только спросить их обоих, желают ли они сочетаться браком.

И тотчас же призвали Абул Гассана и Сахарный Тростник и спросили их, желают ли они вступить в брак. Сахарный Тростник вместо всякого ответа сильно покраснела, бросилась к ногам Сетт Зобейды и поцеловала у нее край одежды в знак благодарности. Но Абул Гассан ответил:

— Без сомнения, о эмир правоверных, Абул Гассан утопает в твоих щедротах. Но прежде чем взять к себе в дом в качестве супруги эту очаровательную юницу, я с позволения твоего и с позволения госпожи нашей Сетт Зобейды хотел бы задать ей один вопрос.

Сетт Зобейда улыбнулась и сказала:

— Какой же это вопрос, Абул Гассан?

Он ответил:

— О госпожа моя, я хотел бы знать, любит ли моя супруга то, что люблю я сам. Я же, должен признаться тебе, о госпожа моя, ценю только следующие вещи: веселье, порождаемое вином, удовольствие, доставляемое яствами, и радость, которую дают пение и прекрасные стихи. Итак, если Сахарный Тростник любит все это и если, кроме того, она чувствительна и никогда не будет отказывать мне в ласках, то я согласен любить ее сильною любовью. Если же нет, то, клянусь Аллахом, я останусь холостяком!

При этих словах Сетт Зобейда обернулась к Сахарному Тростнику и спросила ее:

— Ты слышала? Что можешь ответить?

И Сахарный Тростник ответила, наклонив голову в знак согласия.

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания
Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания

Девятый том «Исторических записок» завершает публикацию перевода труда древнекитайского историка Сыма Цяня (145-87 гг. до н.э.) на русский язык. Том содержит заключительные 20 глав последнего раздела памятника — Ле чжуань («Жизнеописания»). Исключительный интерес представляют главы, описывающие быт и социальное устройство народов Центральной Азии, Корейского полуострова, Южного Китая (предков вьетнамцев). Поражает своей глубиной и прозорливостью гл. 129,посвященная истории бизнеса, макроэкономике и политэкономии Древнего Китая. Уникален исторический материал об интимной жизни первых ханьских императоров, содержащийся в гл. 125, истинным откровением является гл. 124,повествующая об экономической и социальной мощи повсеместно распространённых клановых криминальных структур.

Сыма Цянь

Древневосточная литература
Смятение праведных
Смятение праведных

«Смятение праведных» — первая поэма, включенная в «Пятерицу», является как бы теоретической программой для последующих поэм.В начале произведения автор выдвигает мысль о том, что из всех существ самым ценным и совершенным является человек. В последующих разделах поэмы он высказывается о назначении литературы, об эстетическом отношении к действительности, а в специальных главах удивительно реалистически описывает и обличает образ мысли и жизни правителей, придворных, духовенства и богачей, то есть тех, кто занимал господствующее положение в обществе.Многие главы в поэме посвящаются щедрости, благопристойности, воздержанности, любви, верности, преданности, правдивости, пользе знаний, красоте родного края, ценности жизни, а также осуждению алчности, корыстолюбия, эгоизма, праздного образа жизни. При этом к каждой из этих глав приводится притча, которая является изумительным образцом новеллы в стихах.

Алишер Навои

Поэма, эпическая поэзия / Древневосточная литература / Древние книги