Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

Абул Гассану же не удалось уснуть, потому что Сахарный Тростник, так понравившаяся ему девушка, следуя полученным инструкциям, подошла к кровати, на которой он храпел, не засыпая, села на краю и милым голоском своим сказала ему:

— О эмир правоверных, предупреждаю твое высочество, что настал час утренней молитвы!

Но Абул Гассан закричал глухим голосом из-под одеяла:

— Да смутится лукавый! Прочь от меня, шайтан!

Нисколько не смутившись, Сахарный Тростник продолжала:

— Эмиру правоверных, без сомнения, приснился дурной сон! Не шайтан говорит с тобою, о господин мой, а маленькая Сахарный Тростник! Удались, лукавый! Я маленькая Сахарный Тростник, о эмир правоверных!

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ШЕСТЬСОТ СОРОК ПЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Удались, лукавый! Я маленькая Сахарный Тростник, о эмир правоверных!

При этих словах Абул Гассан отбросил одеяло и, открыв глаза, увидел, что на краю постели действительно сидит его любимица, Сахарный Тростник, а перед ним, выстроившись в три ряда, стоят и другие девушки, которых он и узнавал всех одну за другою: Розовый Лепесток, Алебастровая Шея, Жемчужная Связка, Утренняя Звезда, Утренняя Заря, Зерно Мускуса, Сердце Граната, Коралловый Ротик, Мускатный Орех, Сила Сердца и другие. И, увидев их всех, он протер глаза так, что едва не вдавил их себе в череп, и воскликнул:

— Кто вы? И кто я?

И все хором отвечали:

— Слава господину нашему, халифу Гаруну аль-Рашиду, эмиру правоверных, царю мира!

И, остолбенев от удивления, он спросил:

— Да разве я не Абул Гассан Беспутный?

И они отвечали все вместе разными голосами:

— Да удалится лукавый! Ты не Абул Гассан, а Абул Госн![11] Ты государь наш и венец головы нашей!

Абул Гассан же сказал себе: «Сейчас увижу, сплю я или нет».

И, обернувшись к Сахарному Тростнику, он сказал ей:

— Подойди сюда, милая!

Сахарный Тростник вытянула шею, а Абул Гассан сказал ей:

— Укуси меня за ухо!

И Сахарный Тростник впилась своими зубками в ушную мочку Абул Гассана и укусила его, но так жестоко, что он завыл ужаснейшим образом. А потом воскликнул:

— Да, разумеется, я эмир правоверных, сам Гарун аль-Рашид!

И тотчас же все музыкальные инструменты заиграли увлекательный танец, а певицы запели хором веселую песню. И все девушки, взявшись за руки, составили большой круг и легкими ногами заплясали вокруг постели, повторяя припев главной мелодии, и с таким безумным увлечением, что Абул Гассан, внезапно воодушевившись, отбросил одеяло, подушки, подбросил вверх свой ночной колпак, спрыгнул с кровати, сорвал с себя одежду и с зеббом впереди и голым задом сзади бросился в круг девушек и принялся отплясывать среди всеобщего смеха и шума, тряся животом, зеббом и извиваясь всей спиной. И так был он забавен, что стоявший за занавесом халиф уже не в силах был сдерживать смех и так захохотал, что заглушил своим хохотом и шум пляски, и гром баскских барабанов[12], и струнные, и духовые инструменты! А потом заикал, упал навзничь и едва не лишился чувств. Однако все-таки ему удалось подняться, и, раздвинув занавес, он закричал:

— Абул Гассан, йа Абул Гассан, да ты, верно, поклялся уморить меня смехом!

При виде халифа и при звуках его голоса пляска внезапно остановилась, девушки остались неподвижными на своих местах, и водворилась такая тишина, что можно бы услышать звук падающей на пол иголки.

И остолбеневший Абул Гассан остановился вместе с другими и повернул голову в ту сторону, откуда раздался голос. И, увидев халифа, тотчас же узнал в нем купца из Мосула. Тогда с быстротою сверкнувшей молнии понял он причину всего того, что случилось с ним. И разгадал он шутку. Но, не смутившись и не растерявшись, он сделал вид, что не узнает халифа, и, желая, в свою очередь, позабавиться, он подошел к халифу и закричал ему:

— Ха, ха, так вот ты где, о купец моей задницы! Погоди, я покажу тебе, как оставлять незапертыми двери честных людей!

Халиф же засмеялся во все горло и ответил:

— Клянусь моими святыми предками, о Абул Гассан, брат мой, я вознагражу тебя за все причиненные тебе неприятности и дарую тебе все, что пожелает душа твоя! И отныне ты будешь братом моим в этом дворце!

И обнял он его горячо и прижал к груди своей.

Затем он приказал девушкам надеть на брата его Абул Гассана одеяния, вынутые из особого шкафа, и выбрать все, что было там самого богатого и великолепного. И девушки поспешили исполнить приказание.

Когда же Абул Гассан был одет, халиф сказал ему:

— Теперь говори, Абул Гассан! Все, чего бы ни попросил ты, будет немедленно исполнено!

И Абул Гассан, поцеловав землю между рук халифа, ответил:

— Я хочу попросить у великодушного господина нашего только одной милости — позволить мне всю жизнь мою прожить под сенью халифа!

И чрезвычайно тронутый бескорыстием Абул Гассана халиф сказал ему:

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания
Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания

Девятый том «Исторических записок» завершает публикацию перевода труда древнекитайского историка Сыма Цяня (145-87 гг. до н.э.) на русский язык. Том содержит заключительные 20 глав последнего раздела памятника — Ле чжуань («Жизнеописания»). Исключительный интерес представляют главы, описывающие быт и социальное устройство народов Центральной Азии, Корейского полуострова, Южного Китая (предков вьетнамцев). Поражает своей глубиной и прозорливостью гл. 129,посвященная истории бизнеса, макроэкономике и политэкономии Древнего Китая. Уникален исторический материал об интимной жизни первых ханьских императоров, содержащийся в гл. 125, истинным откровением является гл. 124,повествующая об экономической и социальной мощи повсеместно распространённых клановых криминальных структур.

Сыма Цянь

Древневосточная литература
Смятение праведных
Смятение праведных

«Смятение праведных» — первая поэма, включенная в «Пятерицу», является как бы теоретической программой для последующих поэм.В начале произведения автор выдвигает мысль о том, что из всех существ самым ценным и совершенным является человек. В последующих разделах поэмы он высказывается о назначении литературы, об эстетическом отношении к действительности, а в специальных главах удивительно реалистически описывает и обличает образ мысли и жизни правителей, придворных, духовенства и богачей, то есть тех, кто занимал господствующее положение в обществе.Многие главы в поэме посвящаются щедрости, благопристойности, воздержанности, любви, верности, преданности, правдивости, пользе знаний, красоте родного края, ценности жизни, а также осуждению алчности, корыстолюбия, эгоизма, праздного образа жизни. При этом к каждой из этих глав приводится притча, которая является изумительным образцом новеллы в стихах.

Алишер Навои

Поэма, эпическая поэзия / Древневосточная литература / Древние книги