Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О брат мой Гассан, как нехорошо с твоей стороны так шутить со мною! Я же твердо решился не расставаться с тобой до тех пор, пока ты не поведешь меня вторично в дом твой и не расскажешь о причине твоей досады на меня. Вижу я, что ты имеешь что-то против меня, потому как ты отталкиваешь меня.

Абул Гассан воскликнул негодующим тоном:

— Чтобы я ввел тебя опять в мой дом, о зловещее лицо, после всего зла, которое твой приход причинил мне?! Ступай прочь и покажи мне ширину спины своей!

Но халиф еще раз обнял его и сказал ему:

— Ах, друг мой Абул Гассан, как ты жестоко обращаешься со мной! Если правда то, что мое присутствие было причиной несчастья для тебя, будь уверен, что я готов загладить невольно причиненный тебе ущерб. Расскажи же мне, что случилось и что пришлось тебе испытать, чтобы я мог помочь твоему горю!

И, не обращая внимания на сопротивление Абул Гассана, он присел около него на мосту, обнял его по-братски и стал ждать ответа.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ШЕСТЬСОТ СОРОК ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

И не обращая внимания на сопротивление Абул Гассана, он присел около него на мосту, обнял его по-братски и стал ждать ответа.

Тогда Абул Гассан, покоренный ласковым обращением, наконец сказал:

— Хорошо, я расскажу тебе о странных вещах, случившихся со мной после того вечера, и о несчастьях, затем последовавших. И все это случилось из-за того, что ты забыл запереть тогда дверь, а в нее и вошло наваждение…

И рассказал он обо всем, что видел в действительности, но что почитал внушением шайтана, а также и о тех мучениях, которые вытерпел в доме умалишенных, и о скандале, произведенном всем этим делом в квартале, и о дурной славе, упрочившейся за ним среди соседей. И не пропустил он ни одной подробности, и внес в рассказ свой такую горячность, и рассказал обо всем виденном во дворце с такою верой в то, что все это было наваждением от шайтана, что халиф не выдержал и громко расхохотался. Абул Гассан, не зная, чему именно приписать его смех, спросил его:

— Разве тебе нисколько не жаль меня, испытавшего все эти обрушившиеся на мою голову несчастья, что ты еще смеешься надо мною?! Или, быть может, ты думаешь, что я смеюсь над тобой, рассказывая тебе вымышленные происшествия?! Если так, то я сейчас уничтожу твои сомнения и представлю доказательства справедливости того, что рассказал. — И с этими словами он засучил рукава, обнажил плечи и спину и показал таким образом халифу рубцы и красноту своего тела, избитого ударами воловьих жил.

Увидев все это, халиф почувствовал действительное сострадание к несчастному Абул Гассану. С этой минуты ему уже не захотелось смеяться над ним и обнял он его на этот раз сердечно и дружески и сказал ему:

— Именем Аллаха, брат мой Абул Гассан, умоляю тебя, уведи меня в дом еще и на эту ночь, так как я желаю, чтобы душа моя радовалась твоему гостеприимству. И увидишь ты, что завтра Аллах вознаградит тебя сторицей за твое благодеяние!

И продолжал он говорить ему такие ласковые слова и так нежно обнимать его, что заставил его наконец согласиться, несмотря на то что Абул Гассан никогда не принимал у себя два раза одного и того же гостя. Но по дороге он сказал ему:

— Я уступил твоим настояниям, но весьма неохотно. Взамен я прошу только, чтобы ты не забыл запереть за собою дверь, когда будешь уходить утром.

Халиф, сдерживая смех, душивший его при мысли, что Абул Гассан продолжает верить тому, что шайтан вошел в открытую дверь его дома, клятвенно обещал, что не забудет запереть дверь.

И дошли они таким образом до дома.

Когда они вошли и немного отдохнули, невольник подал им ужин, а после ужина — напитки. И с кубком в руке они приятно беседовали о том о сем до тех пор, пока мозги их не оживились под влиянием винных паров. Тогда халиф ловко навел разговор на любовные темы и спросил своего хозяина, приходилось ли ему сильно влюбляться в женщин, женат ли он или остался холостым, и Абул Гассан отвечал: