Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Что же касается Зейн аль-Мавассиф, то она вошла в дом свой и прежде всего отправилась в хаммам принять ванну. И после ванны служанки тщательно занялись ее туалетом: они выщипывали лишние волоски, натирали ее, опрыскивали духами, вытягивали то, что должно быть вытянуто, сокращали то, что должно быть сокращено. Потом одели ее в вышитое тонким золотым шитьем платье; чтобы поддерживать богатую диадему из жемчуга, воткнули в волосы серебряную шпильку, образовывавшую сзади узел, концы которого, украшенные двумя рубинами величиной с голубиное яйцо, ниспадали на плечи ее, ослепительные, как чистое серебро. Потом они заплели ее прекрасные черные волосы, надушенные амброй и мускусом, в двадцать пять кос, которые доходили ей до пят.

Когда же украсили ее и она уподобилась новобрачной, они бросились к ее ногам и сказали дрожащим от восхищения голосом:

— Да хранит тебя Аллах во всем твоем великолепии, о госпожа наша, и да удалит Он от тебя навсегда взор завистника и избавит тебя от дурного глаза!

И в то время как она, танцуя, проходила по комнате, служанки не переставали из глубины души посылать ей тысячи похвал.

Между тем молодая Губуб возвратилась вместе с прекрасным Анисом, которого она увлекла за собою, после того как друзья отказали ему и выпроводили его вон. И ввела она его в залу, где находилась госпожа ее Зейн аль-Мавассиф.

Когда красавец Анис увидел Зейн аль-Мавассиф во всем блеске ее красоты, он остановился, ослепленный, и спросил себя: «Она ли это, или одна из тех новобрачных, которых можно видеть только в раю?»

Но Зейн аль-Мавассиф, довольная произведенным ею на Аниса впечатлением, подошла к нему, улыбаясь, взяла его за руку и подвела к широкому низкому дивану, где села сама и посадила его рядом с собою.

Потом по ее знаку служанки тотчас же принесли большой низкий стол, сделанный из цельного куска серебра, на котором выгравированы были следующие гастрономические стихи:

О, погружай ты в соусники ложки

И услаждай здесь сердце и глазаРазнообразным чудным угощеньем:Рагу, жаркое, соусы, начинки,Желе, варенья, пирожки, блины,В жиру и в масле, в печке, на пару…О перепелки, куры и пулярки,О нежные, я обожаю вас!А вы, барашки, что кормились долгоФисташками и что теперь лежитеНачинены изюмом здесь, на блюде,

Вы прямо прелесть! И хоть нет у васВоздушных крыльев, как у перепелок,У куропаток и у жирных кур,Я все ж люблю вас! Жареный кабан,Да будешь ты благословен Аллахом, —Я никогда не в силах отказатьсяОт золотистой корочки твоей!А ты, мой друг салат из портулака,Впитавший душу сочную оливок,

Я всей душой принадлежу тебе!О, трепещи от наслажденья, сердце,В моей груди при виде этих рыб,Уложенных на свежей, сочной мятеВ глубоком блюде! Ты ж, мой рот счастливый,Теперь умолкни, и займись усердноТы поглощеньем этих вкусных блюд,Что летопись должна увековечить!

Потом служанки подали им ароматические яства. И ели они оба до насыщения и лакомились. И принесли им вино, и пили они из одного и того же кубка. И Зейн аль-Мавассиф нагнулась к Анису и сказала ему:

— Мы вместе ели хлеб и соль, и теперь ты мой гость и друг. Не думай, что я могу удержать малейшую частицу того, что принадлежало тебе. Поэтому, хочешь ли, нет ли, я отдаю тебе все, что выиграла у тебя.

И Анис вынужден был принять в виде дара все, что принадлежало ему. И бросился он к ногам девушки и много благодарил ее. Но она подняла его и сказала:

— Если ты, Анис, действительно хочешь отблагодарить меня за этот дар, тебе остается только последовать за мной в постель мою. И там ты докажешь мне, на этот раз всерьез, что ты отличный шахматист.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ШЕСТЬСОТ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И там ты докажешь мне, на этот раз всерьез, что ты отличный шахматист.

Анис же вскочил и ответил:

— Клянусь Аллахом, о госпожа моя, ты увидишь в постели, что белый король превзойдет всех наездников!