По истечении же этого времени мы приготовили роскошный паланкин и, укрепив его на спине двух верблюдов, поместили туда новобрачную. И тогда все мы тронулись в путь в величайшей радости, сопровождаемые целым караваном нагруженных верблюдов.
И друг мой Отбах трепетал от счастья в ожидании дня прибытия, когда он останется наконец наедине со своей возлюбленной. И в продолжение всего путешествия он ни на минуту не покидал ее, сидя вместе с ней в ее паланкине, и выходил оттуда лишь для того, чтобы побаловать меня дружеской беседой с полным доверием и признательностью.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Ну и в продолжение всего путешествия он ни на минуту не покидал ее, сидя вместе с нею в паланкине, и выходил оттуда лишь для того, чтобы побаловать меня дружеской беседой с полным доверием и признательностью. И я радовался в душе своей и говорил себе: «Отныне, о Абдаллах, ты стал навеки другом Отбаха! Ибо ты сумел, забывая о своем собственном чувстве, тронуть сердце его, соединив его с Рийей! Настанет день, не сомневайся в том, когда жертва твоя будет вознаграждена с лихвою. И ты узнаешь, в свой черед, любовь в самом изысканном наслаждении».
Но вот, находясь на расстоянии лишь одного дня пути от Медины, с наступлением ночи мы остановились в маленьком оазисе, чтобы немного отдохнуть. И все вокруг дышало миром; и свет луны лениво смеялся радостному покою нашего стана; и над головами нашими двенадцать пальм, точно юные девы, сопровождали мерным шелестом листвы своей песнь ночных ветерков. И мы, как первобытные люди в первые дни создания, наслаждались тихим вечерним часом, прохладной водой, густой и свежей травой и мягкостью воздуха. Но увы! Нельзя избежать судьбы своей, даже спасаясь от нее на крыльях, и другу моему Отбаху суждено было в один глоток испить до дна ту неминуемую чашу. Ибо покой наш был внезапно нарушен яростным нападением вооруженных всадников, вдруг налетевших на нас с криком и гиканьем.
То были всадники из племени Бану Сулайм, посланные шейхом аль-Бентрифом, чтобы отбить у нас его дочь. Ибо он не посмел нарушить законы гостеприимства под кровом шатров своих и ждал, чтобы мы были далеко, дабы напасть на нас, не преступая обычаев пустыни. Только забыл он в расчетах своих о доблести Отбаха и других всадников наших, которые с большим мужеством отразили нападение племени Бану Сулайм и, перебив многих, обратили их в бегство. Но в пылу схватки друг мой Отбах получил сильный удар копьем и, возвратившись к своему стану, упал бездыханным в мои объятия.
При виде этого юная Рийа с громким криком бросилась к трупу своего возлюбленного. И всю ночь провела она над ним, оплакивая его.
Когда же наступило утро, мы нашли ее умершей от отчаяния. Да упокоит Аллах их обоих в милосердии Своем! И мы вырыли им в песке общую могилу и похоронили их рядом. И со скорбной душой мы возвратились в Медину. Я же, закончив все, что мне нужно было закончить там, возвратился в родную страну.
Но семь лет спустя меня охватило желание посетить еще раз святые места. И душа моя пожелала увидеть могилу Отбаха и Рийи. И, подойдя к могиле, я увидел, что она осенена тенью красивого дерева неизвестной породы, посаженного здесь благочестивыми людьми из племени ансаритов. И, плача, с полной скорби душою, опустился я на камень под сенью дерева. И спросил я у сопровождавших меня:
— О друзья мои, скажите, как называется это дерево, оплакивающее вместе со мною смерть Отбаха и Рийи!
И они ответили мне:
— Оно зовется Деревом влюбленных.
— Ах! Да упокоишься ты, о Отбах, в мире Господа твоего, под сенью дерева над твоей могилою!
И это все, что я знаю, о царь благословенный, о могиле влюбленных!
Затем, видя, что, выслушав эту историю, царь Шахрияр стал мрачен, она поспешила в эту же ночь рассказать еще историю Хинды, брака и развода ее.
РАЗВОД ХИНДЫ
Рассказывают, что юная Хинда, дочь аль-Немана, была самой прекрасной девушкой из всех девушек своего времени, настоящая газель по стройности, и грации, и чудным глазам. И вот молва о красоте ее достигла ушей аль-Хаджаджа, правителя Ирака, и он посватался к ней. Но отец Хинды заявил, что согласится на это только с условием выкупа в двести тысяч серебряных драхм, выплаченного до свадьбы, и с условием заплатить ему еще двести тысяч драхм в случае развода.
И аль-Хаджадж согласился на все условия и увез Хинду в дом свой.