Тысяча и одна ночь. В 12 томах

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ НОЧЬ,

маленькая Доньязада, сестра Шахерезады, поднялась с ковра, на котором примостилась, и воскликнула:

— О сестра моя, как сладостны, милы, завлекательны и свежи слова твои!

И Шахерезада сказала, целуя в глаза младшую сестру свою:

— Да. Но это ничто в сравнении с тем, что я расскажу в сегодняшнюю ночь, если только разрешит мне царь наш, отличающийся прекрасными манерами и обходительностью.

И царь Шахрияр сказал:

— Можешь рассказывать!

Тогда Шахерезада продолжила:

Между тем юный султан Зеин захватил кирку и направился в подземелье, находящееся под дворцом. И он зажег факел и при свете его начал постукивать рукояткой заступа по полу подземелья и наконец услышал глухой звук пустоты. И он сказал себе: «Вот где нужно работать».

И принялся он усердно рыть и поднял больше половины каменных плит пола, не находя ни малейшего признака сокровищ. И затем оставил работу, чтобы немного отдохнуть, и, прислонившись к стене, подумал: «Клянусь Аллахом! С каких это пор, султан Зеин, должен ты следовать за своей судьбой и искать счастье глубоко под землей, вместо того чтобы ожидать его без забот, без волнений и без труда?! Разве не знаешь ты: что прошло, то прошло, а что суждено — сбудется?!»

Тем не менее, немного отдохнув, он вновь принялся за работу и продолжал поднимать плиты одну за другою, не особенно надеясь на успех, как вдруг обнаружил под одной из плит белый камень, который и приподнял, и под ним оказалась дверь, на которой был привешен стальной замок. И он разбил замок этот ударами заступа и открыл дверь.

Тогда он увидел перед собой великолепную лестницу из белого мрамора, которая вела в обширную залу из белого китайского фарфора и хрусталя, все украшения, потолок и колоннада которой были из лазуревого камня. И он увидел в зале этой четыре возвышения из перламутра, на каждом из которых стояли десять больших урн из алебастра и порфира, поочередно. И он спросил себя: «Кто знает, что заключается в этих прекрасных сосудах? Весьма вероятно, что покойный отец мой велел наполнить их старым вином, которое должно быть теперь самого превосходного качества».

И, думая так, он поднялся на одно из возвышений, подошел к одной из урн и снял крышку с нее. И — о удивление! о радость! о ликование! — он увидел, что она была полна до краев золотым песком. И чтобы лучше убедиться в этом, он погрузил в нее руку и, не достав до дна, вынул ее, всю в золоте, точно залитую солнечными лучами. И он поспешил снять крышку со следующей урны и увидел, что она наполнена до краев золотыми динарами и золотыми цехинами всевозможной величины. И он осмотрел одну за другой все сорок урн и увидел, что все алебастровые были до краев полны золотого песка, а все порфировые сестры их наполнены золотыми динарами и цехинами.

При виде этого юный Зеин успокоился, развеселился и стал прыгать и кричать от радости, и, воткнув факел свой в углубление хрустального свода, он наклонил к себе один из алебастровых сосудов и стал сыпать золотой песок на голову, на плечи, на живот и на все тело свое; и он купался в нем с большим сладострастием, чем в самых изысканных хаммамах, и восклицал:

— Ха! Ха! Султан Зеин, ты уже взял было посох дервиша и собирался бродить по дорогам и просить милостыню. Но вот теперь благословение Аллаха снизошло на главу твою за то, что ты не усомнился в благости Подателя благ и еще за то, что ты тратил рукой, широко открытой для всех, богатства, которые Он раньше даровал тебе. Осуши же глаза твои и успокой милую душу свою! И не бойся снова черпать из неиссякаемых даров Того, Кто создал тебя!

И в то же время он поочередно наклонял алебастровые урны и высыпал содержимое их на пол фарфоровой залы. Затем то же сделал он и с урнами из порфира; и золотые динары и цехины шумно посыпались на пол, будя звоном и звяканьем своего падения дрожащее эхо фарфоровых сводов и мелодичный отзвук хрусталя. И он любовно погрузил тело свое в эту груду золота; и при мерцающем свете факела чудный блеск стен и сводов белой с голубым залы чудно сочетался со сверкающими, лучезарными искрами и снопами, падавшими от холодного пламени этого золотого пожара.

Когда юный султан Зеин искупался таким образом в золоте, наслаждаясь им, чтобы скорей забыть призрак нищеты, который еще так недавно грозил ему и чуть не заставил его покинуть дворец отцов его, он поднялся, весь блестя золотыми струями песка, и, несколько успокоившись, принялся тщательно осматривать все с величайшим любопытством, удивляясь, что отец его, царь, сумел вырыть это подземелье и выстроить эту восхитительную залу настолько втайне, что никто во дворце никогда ничего не слышал о ней. И внимательный взгляд его заметил в уголке скрытую между двумя хрустальными колоннами маленькую шкатулочку, точь-в-точь похожую, но только меньшего размера, на ту, которую он нашел в шкафу для бумаг.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила