Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И увидел он на бронзовом подножии горящую лампу. И протянул он руку и взял ее. Вылил содержимое на землю, и, увидев, что стенки ее тотчас же высохли, он быстро спрятал ее за пазуху, не боясь замарать одежду. И спустился снова с террасы в сад.

Тогда, освободившись от своей заботы, он остановился на минуту на нижней ступени лестницы, чтобы взглянуть на этот сад. И стал он разглядывать деревья, плодов на которых не успел заметить, когда шел, и увидел, что действительно деревья гнутся под тяжестью плодов, которые необыкновенны и по форме своей, и по величине, и по цвету. И заметил он, что, в противность обыкновенным плодовым деревьям, на каждой ветке плоды особой окраски. Некоторые белы и прозрачны, как хрусталь, или матово-белы, как камфора, или цвета чистого воска. Были и красные, цвета гранатов или кроваво-красных апельсинов. Были темно-зеленые и светло-зеленые, были голубые, желтые и фиолетовые; другие же были необыкновенных цветов и бесконечно разнообразных оттенков. И бедняга Аладдин не знал, что белые плоды — это бриллианты, жемчуг, перламутр и лунный камень; красные — рубины, карбункулы, яхонты, кораллы и сердолики; зеленые — изумруды, бериллы, нефриты, праземы и аквамарины; голубые — сапфиры, бирюза и лазуревые камни; фиолетовые — аметисты, яшма и сарды; желтые — топазы, янтарь; а другие, неизвестных ему цветов, — опалы, искряки, хризолиты, гематиты, турмалины, желто-зеленые изумруды, агаты и хризопразы! Солнце заливало обильными лучами своими сад, и деревья со всеми своими плодами пылали не сгорая.

Тогда восхищенный Аладдин подошел к одному из тех деревьев и захотел сорвать несколько плодов и съесть их. И убедился он, что зуб их не берет и что они только по внешнему виду похожи на апельсины, смоквы, бананы, виноград, арбузы, яблоки и другие превосходные плоды Китая. И сильно разочаровался он, попробовав их; и совсем не пришлись они ему по вкусу. И подумал он, что это просто цветные стеклянные игрушки, потому что никогда в жизни не имел он случая видеть драгоценные камни. Однако, несмотря на свою досаду, он захотел сорвать несколько плодов, чтобы подарить их мальчикам, бывшим товарищам своим, а также бедной матери своей. И взял он по несколько штук каждого цвета, наполнил ими пояс, карманы и насыпал их между рубашкой и одеждой и между рубашкой и телом; и так много набрал он их, что стал походить на тяжело навьюченного осла. И, нагруженный таким образом, он тщательно подобрал полы своей одежды, завернул их вокруг пояса и со всеми предосторожностями легкими шагами прошел через все три залы, где стояли лохани, и возвратился на лестницу подземелья, у входа в которое с нетерпением и тревогой ждал его человек из Магриба.

Как только Аладдин прошел медную дверь и появился на первой ступени лестницы, человек из Магриба, стоявший наверху, у самого входа в подземелье, не имел терпения дождаться, чтобы он поднялся по лестнице и вышел; и сказал он ему:

— Ну, Аладдин, где же лампа?

Аладдин же ответил:

— Она у меня за пазухой!

Тот сказал ему:

— Достань ее скорей и дай мне!

Но Аладдин ответил ему:

— Никак не могу, о дядя, подожди, она застряла между стекляшками, которыми я набил всю свою одежду. Дай мне подняться и помоги мне выйти из ямы; тогда я выгружу все эти стеклянные шарики в верном месте, а не здесь, на лестнице, где они покатятся и разобьются. Тогда я освобожусь от этого несносного груза, вытащу лампу и отдам тебе. Впрочем, она уже проскользнула мне за спину и жестоко натирает мне кожу. Я очень рад буду от нее избавиться.

Но взбешенный отказом человек из Магриба, убежденный, что Аладдин выдумывает все эти затруднения только для того, чтобы оставить лампу себе, закричал, да так страшно, как будто он был не человек, а какой-нибудь злой дух:

— О собачий сын, отдай мне сейчас эту лампу или умри!

Аладдин же, не зная, чему приписать такую перемену в обращении дяди своего, испугавшись его бешенства и опасаясь, что ему дадут вторую пощечину, горше первой, сказал себе: «Клянусь Аллахом, лучше мне улизнуть от него! Ворочусь в подземелье и подожду там, чтобы он успокоился».

И повернул он спину и, подобрав одежду, осторожно вошел в подземелье. Увидав это, человек из Магриба испустил страшный крик, дошел до последних пределов бешенства, трясся, корчился, рвал бороду свою, предаваясь отчаянию, так как не мог бежать за Аладдином в это подземелье, вход в которое запрещен был волшебными силами. И воскликнул он:

— Ах ты, проклятый Аладдин, ты будешь наказан, как того заслужил!

И в тот же миг мраморная плита, которою закрывался вход в подземелье, приподнялась сама собою и легла на прежнее место, заткнув отверстие, а земля задрожала и сомкнулась. И таким образом Аладдин был заперт в подземелье.

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания
Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания

Девятый том «Исторических записок» завершает публикацию перевода труда древнекитайского историка Сыма Цяня (145-87 гг. до н.э.) на русский язык. Том содержит заключительные 20 глав последнего раздела памятника — Ле чжуань («Жизнеописания»). Исключительный интерес представляют главы, описывающие быт и социальное устройство народов Центральной Азии, Корейского полуострова, Южного Китая (предков вьетнамцев). Поражает своей глубиной и прозорливостью гл. 129,посвященная истории бизнеса, макроэкономике и политэкономии Древнего Китая. Уникален исторический материал об интимной жизни первых ханьских императоров, содержащийся в гл. 125, истинным откровением является гл. 124,повествующая об экономической и социальной мощи повсеместно распространённых клановых криминальных структур.

Сыма Цянь

Древневосточная литература
Смятение праведных
Смятение праведных

«Смятение праведных» — первая поэма, включенная в «Пятерицу», является как бы теоретической программой для последующих поэм.В начале произведения автор выдвигает мысль о том, что из всех существ самым ценным и совершенным является человек. В последующих разделах поэмы он высказывается о назначении литературы, об эстетическом отношении к действительности, а в специальных главах удивительно реалистически описывает и обличает образ мысли и жизни правителей, придворных, духовенства и богачей, то есть тех, кто занимал господствующее положение в обществе.Многие главы в поэме посвящаются щедрости, благопристойности, воздержанности, любви, верности, преданности, правдивости, пользе знаний, красоте родного края, ценности жизни, а также осуждению алчности, корыстолюбия, эгоизма, праздного образа жизни. При этом к каждой из этих глав приводится притча, которая является изумительным образцом новеллы в стихах.

Алишер Навои

Поэма, эпическая поэзия / Древневосточная литература / Древние книги