Тысяча и одна ночь. В 12 томах

На мне все виды кушаний подносят,И щедро я делюсь со всеми.Вкушайте смело все, что перед вами!Ко мне идут все властелины мира,И каждый здесь свободно выбирает,Что нравится ему и что ему по сердцу.Вставайте в очередь! И будет честью для меняУважить ваши предпочтенья.

Прочитав эти стихи, они перешли к трапезе. Но Тохфа ела без аппетита, потому что была смущена видом двух джиннов с отвратительными лицами. И она не могла не сказать Камарии:

— Клянусь жизнью, о сестра моя, глаза мои больше не могут переносить вида того джинна, и того, другого, что рядом с ним! Почему они так ужасны и кто они?

И Камария засмеялась и ответила:

— О моя повелительница, этот — предводитель аль-Шисбан, а тот — рыцарь, великий Маймун. Если ты видишь их такими уродливыми, то это потому, что они из-за своей гордости не захотели поступить так же, как все прочие джинны, — поменять свой настоящий облик на человеческий. Ибо знай, что все предводители джиннов, которых ты видишь перед собою, на самом деле такие же, как те два, но сегодня, чтобы не испугать тебя, они приняли облик сыновей Адама, чтобы ты могла познакомиться с ними и чувствовать себя спокойно.

И Тохфа ответила ей:

— О госпожа моя, поистине, я не могу смотреть на них, особенно на этого Маймуна, он такой страшный! Я вправду очень боюсь его! Меня бросает в дрожь от этих близнецов!

И Камария не могла не рассмеяться. А аль-Шисбан, один из двух предводителей с ужасными лицами, увидел, что она смеется, и спросил ее:

— Какова причина этого смеха, о Камария?

И она заговорила с ним на языке, который не смог бы понять ни один сын Адама, и объяснила ему, что Тохфа спросила о нем и о Маймуне. И ужасный аль-Шисбан, вместо того чтобы рассердиться, засмеялся таким чудовищным смехом, что могло показаться, что во дворце свирепствует буря.

Так и закончилась эта трапеза, под смех предводителей джиннов. И когда все вымыли руки, принесли кувшины с вином. И шейх Иблис подошел к Тохфе и сказал ей:

— О госпожа моя, ты восхищаешь нас, освещаешь и украшаешь эту залу своим присутствием! Но в каком бы восторге ни были мы, предводители джиннов, мы хотели бы услышать игру твою на лютне и твое пение, ибо ночь, распростершая над нами крылья свои, продлится недолго. И прежде чем она закончится, сделай нам одолжение, о Дивное Сердце!

И Тохфа ответила:

— Слышать — значит повиноваться!

И она взяла свою лютню и так чудесно заиграла на ней, что тем, кто ее слушал, показалось, что весь дворец заплясал, как корабль на волнах. И она пропела следующие стихи:

Мир вам, мои друзья, подруги!Кто верен мне, узнайте же меня!Услышьте голос мой, что слаще ветерка,Нежнее плеска струй прозрачнейшей воды,Ведь эти звуки, что несутся из души, —Чудесное лекарство для всех тех,Кто верен в дружбе мне!

И предводители джиннов, услышав эти стихи и музыку, пришли в экстаз от наслаждения. И уродливый Маймун, этот злодей, был так взволнован, что стал танцевать, воткнув палец в зад свой.

А шейх Иблис сказал Тохфе:

— Пожалуйста, сыграй еще другую мелодию, потому что от удовольствия, которое переполнило сердце мое, у меня в груди замирает дыхание и останавливается кровь!

А царица Камария встала и подошла к Тохфе, чтобы поцеловать ее между глаз, и она сказала ей:

— О свежесть души моей! О ядрышко моего сердца! — и тоже стала умолять ее сыграть еще раз.

И Тохфа ответила:

— Слышать — значит повиноваться!

И она спела следующее, аккомпанируя себе на лютне:

Когда тоска мне переполнит душу,Надежды я лелею в тишине,Что беды все растают, словно воск.И если ты терпению послушна,Все дальнее приблизится, лишь надо

Смиренно ждать, всю данность принимая.

И она спела эти строки таким красивым голосом, что все предводители джиннов заплясали. А Иблис подошел к Тохфе, поцеловал ее руку и сказал ей:

— О чудесная, не злоупотреблю ли я щедростью твоею, если попрошу спеть еще одну песню?

И Тохфа ответила:

— А почему не просит Камария?

И юная царица тотчас подбежала и, целуя обе руки Тохфы, сказала ей:

— Клянусь жизнью моей! Спой еще!

Но она сказала:

— Клянусь Аллахом! Мой голос устал, но если вы не возражаете, я расскажу, о чем поют зефир[58], цветы и птицы. И для начала я расскажу, о чем поет зефир.

И она отложила свою лютню в сторону и среди всеобщей тишины, глядя на обворожительные улыбки повелителей джиннов, сказала:

— Песня зефира такова: