Тысяча начал и окончаний

Моя мать тоже была асвангом. Мы жили в маленькой деревушке на острове Минданао, в самой южной части Филиппин, и она меня растила одна. Она отказалась рассказать мне о нашей семье, считая, что сохранив в тайне наше происхождение, мы будем в безопасности. Она по ночам убивала для меня кур и всех других животных, каких могла найти, и приносила домой их плоть, пока однажды ночью односельчане не поймали ее во время кражи борова и не убили. Ее сожгли белым огнем – это единственный способ убить таких, как мы. Я понимала, что вне зависимости от того, узнали деревенские жители о моем происхождении или нет, я уже никогда не буду на острове в безопасности.

Моя волшебная кровь обязывала меня сохранить тайну. Мне надо было покинуть Минданао раньше, чем меня могут разоблачить. Я улетела в ту ночь во Вьетнам и постепенно добралась до Нью-Дели, где попыталась осесть. Но вскоре я осознала, что обречена навсегда остаться бродягой, сиротой; никогда мне не узнать свою родословную, свое истинное происхождение.

Шли годы, а гнев на мать за то, что она держала в тайне прошлое нашей семьи, все горел во мне. Хотя я перестала взрослеть в возрасте шестнадцати лет, я чувствовала себя старой. Я устала питаться человеческой плотью, оставляя за собой кровавый след из подруг и любовников. Очень одиноко быть таким существом, как я.

Поэтому я выработала кодекс чести. Раньше я питалась людьми, но не могла удержаться и не убивать тех, которых любила больше других. Это всего одно правило, золотое правило: желать другим того, чего ты желаешь самой себе, – что гораздо легче сказать, чем сделать. Теперь я ем только животных, и ровно столько, сколько необходимо для жизни. Я стараюсь не позволять себе злиться, потому что именно тогда я больше всего жажду человеческой плоти. Вот почему мне необходимо держать себя в руках. Если бы не мой кодекс чести, я бы действительно могла убить Лилу.

Обнаружив пропажу дневника, я не могла заставить себя успокоиться, и это было опасно для меня – и для всех, кто оказался поблизости. Трудно в такие моменты оставаться спокойной и прощать тех, кто тебя обидел, приходится сражаться с собственной природой. Это расплата за то, что ты чудовище, живущее среди смертных.

Если я собиралась придерживаться своего кодекса, мне надо было на время отдалиться от этой ситуации, поэтому я сказала учительнице, что моя тетушка Гёрли заболела и мне надо покинуть школу, чтобы ухаживать за ней. Все в школе Дюшен думают, будто мои родители погибли от трагического несчастного случая в море, а я живу с тетей, старой девой. Правда в том, что тетушки Гёрли не существует. У меня никого нет, ни души.

Я покинула школу, все еще кипя от ярости. Подождала, пока спустилась ночь, приняла облик птицы и начала облетать город, стараясь успокоиться. У самых границ города пасутся шесть стад овец. Я спустилась возле них за печенью новорожденного ягненка. Жестоко вырывать печень у новорожденных, но лучше у маленьких ягнят, чем у самых популярных девочек школы Дюшен.

Последствия другие.

Стоя на парадном крыльце особняка, я открываю дверь в школу Дюшен. Теперь я чувствую себя лучше, остыв за ночь, но мне надо вооружиться мантрой на предстоящий день. Я делаю глубокий вдох. «Не позволяй этим девчонкам достать тебя. Не сдавайся».

Когда я приехала сюда, я думала, что жизнь в Нью-Йорке будет идеальной. Я объехала весь свет – Нью-Дели, Токио, Милан, Лондон, Каир, Манила – в поисках города, где мое настоящее место, но ни один из них не подходил на эту роль. В прошлом году я жила в убогой комнатушке возле Оксфордского университета, которую обожала, но мною опять овладело беспокойство. Я готовилась уехать в Марокко через неделю, когда услышала, как два преподавателя обсуждали теорию, которую их американский коллега изложил на конференции.

Они говорили, что в работе этого американца описывались недавно обнаруженные документы, в которых утверждалось, будто ковен[81] сверхъестественных существ – по слухам, пьющих человеческую кровь, – обосновался в Нью-Йорке перед Войной за независимость. Опасаясь запятнать репутацию и желая избежать преследования, они держали в тайне свое происхождение в течение сотен лет.

Профессора отмахнулись от этого открытия, посчитав его небылицей, придуманной протестантами для того, чтобы держать в подчинении прихожан, но их беседа навела меня на одну мысль. Моя интуиция говорила, что мне нужно поменять свои планы, что в этой легенде есть крупица правды. Америка во времена первопоселенцев была тем местом, куда те, кого преследовали за религиозные убеждения, отправлялись в поисках свободы. Не будет преувеличением считать, что, возможно, некоторые люди, с которыми у меня есть нечто общее, оказались здесь по тем же причинам. Может быть, я могу найти некоторых из них. Нью-Йорк, таинственный город мечтателей и неудачников, звал меня.