Тысяча начал и окончаний

Ляну казалось, что они странным образом заколдовали друг друга, и эти чары крепли с каждой пулей, вытряхнутой из изложницы, подхваченной и уложенной в патрон. Что они просили каждую серебряную бабочку, которую заключали в сияющий кокон, уснуть навеки, оставить им больше времени, и умоляли смерть подождать.

Затем Лян перестал кашлять. Его матери пришлось позвонить ему по старому домашнему интеркому, чтобы разбудить, так как он проспал входящее сообщение на своем медицинском мониторе. Как армейский врач, мать тоже получила эту новость из лаборатории одновременно с ним: он полностью выздоровел, и ему назначен пост на юге города, где он будет охранять участок земли, оголившийся после смерти недавно убитого солдата. Потом ему сообщат другие подробности, а пока он должен готовиться покинуть отделение для выздоравливающих.

В его ушах гремел гром, а сердце билось неровно, пока он ждал Чжу возле оружейного завода в тот вечер. Он чувствовал себя беззащитным – и даже не совсем здоровым, – так как холодный ветер конца лета продувал его старую футболку и джинсы, которые он только недавно начал снова носить; он не надевал ни то, ни другое за стенами палаты все те месяцы, пока выздоравливал и лежал в постели. Лян уже вернул всю украденную одежду, она снова лежала среди потерянных и никем не найденных вещей. Только его длинные, заплетенные в косу волосы еще сохранились – он планировал остричь их позже вечером. И все же он надеялся, что этого хватит, чтобы дать ему возможность открыть свою тайну раньше, чем его самого разоблачат.

Лян очень боялся разговора с Чжу, но хотел его больше всего.

Она вышла с завода, узел ее волос казался высокой короной из тьмы, она подняла свои ловкие руки, похожие на крылья птицы, чтобы заслонить рот, так как кашляла от пыли, потом опустила их и разгладила блузку на груди.

Он встретил ее на пути вверх по склону холма.

– Чжу!

Его сердце казалось ему осторожной птицей в полете.

Сквозь сумрак позднего вечера он смотрел, как она окинула взглядом его незнакомую одежду, не сочетающуюся с косой, как среагировала на неожиданно низкий голос. Ее взгляд стал растерянным.

– Линь?

Он сделал глубокий вдох и шагнул ближе. Чжу покраснела, ее дыхание стало слегка хриплым, и он медленно убрал волосы со своего лица.

– Меня зовут не Линь; мое настоящее имя – Лян.

– Нет, ты… – она заколебалась, ее ловкие руки сжались в кулаки и поспешно спрятались в карманах брюк. Под румянцем ее кожа показалась ему бледной, словно обнажившаяся кость. – Кто ты? Где была сегодня Линь? Она – девушка, а ты… ты…

– Я – это я, – повторил Лян тихо. Он удивлялся, что она не слышит стук его сердца – такой громкий, что от него должен изгибаться воздух вокруг них, словно от взрыва фугаса, вырезая темные круги в земле.

– Прости меня, я лгал. Я был болен и жил в палате для выздоравливающих. Я тайно пробрался на оружейный завод, переодетый девушкой… это было пари…

– Что? – Чжу покачала головой, в ее глазах еще виднелась растерянность, но уже нарастал гнев. – Пари?

– Я хотел рассказать тебе, но… Чжу, я уже не болен. А это значит, что мне придется уйти. Мне назначили пост, и…

– Все это было игрой… Ты… почему, Линь? – он слышал ее дыхание, оно было прерывистым. – Лян!

– Я собирался прийти только на один день, но потом встретил тебя, и… мне пришлось вернуться. Еще раз. И еще. Чжу, я люблю тебя. Я…

Она повернулась и убежала.

И Лян не мог ее винить.

Его мать перезвонила позже в тот вечер и сообщила остальные подробности, твердым тоном. Слушая, как она читает вслух по интеркому новые условия договора, он обводил невидящим взглядом почти пустую палату, чемодан рядом со своей кроватью, уже уложенный и готовый к отъезду.

Лян не думал, что это возможно: что его сердце, и так уже полное боли из-за Чжу, может болеть еще сильнее.

«Почему ты должен был стать тем погибшим на юге солдатом, Чэнь? И оставить девушку, которая была тебе обещана?»

– Лян, ты еще там? – внезапно голос его матери стал очень усталым, потеряв твердость. – Это неожиданно, я понимаю, ведь церемония запланирована на следующую неделю. Но этот союз будет выгоден обеим семьям, и нужно совершить обряд быстро.

– Конечно, – он также знал, что у него нет выбора, при любых обстоятельствах. Ради его семьи и ради Шанъюй он обязан не дрогнуть, сохранить лояльность. – Я выезжаю рано утром.

Стук в дверь раздался, как только он положил трубку. Когда он открыл дверь, то увидел Чжу, стоящую в коридоре. Он потерял дар речи, и все его мысли куда-то улетучились.

– Просто, чтобы ты знал – я тоже тебя люблю! – выпалила она. Ее полуночные глаза горели лихорадочным блеском, она рассмеялась, подойдя ближе. Она потрогала его только что остриженные волосы, обнажившийся затылок, обвила его руками. – Парень ты или девушка, Линь или Лян, я люблю именно тебя, понял? И мне это нравится.

Ее поцелуй пронзил его, заставил растаять. Лян молча умолял время остановиться, прижимаясь к ее рту губами.

Но время нельзя остановить, потому что война бы не остановилась. А он был солдатом.

Он медленно отстранился.

– Чжу, мы не можем.

Краска залила ее щеки.