У Дона Великого на берегу

Олегу Святославичу черниговскому. Не во все времена, милок, лежала придавленная, как ныне, под Ордой, Русь. Некогда была грозным государством. Простиралась от далёких северных краёв до самых тёплых морей— Сурожского и того, что ныне зовётся Русским. Там, у этих морей, в одно из коих впадает Дон, находился Тьмутаракань-город, Игорева "дедина". Оттого и иносказательные его слова: "Хочу свою голову сложить, либо испить шеломом Дону".

Внемлет Пересвету, широко раскрывши очи, Бориска. Любопытствует с жадностью:

— Оплошал чем Игорь-то князь?

— Вишь, вылезла тут старая, уже в ту пору злая наша хвороба. Всё себе похотел. И чести и корысти. Вышел тайком от великого князя киевского. Мол, сами с усами. Управимся! И управились. Токмо не он с половцами, а они с ним. Вздохнул Пересвет. Помолчал. Продолжил:

— Обширны и богаты наши земли. Люди крепки. А раздоры и вражда губят. Каждый — себе. Обо всех мало радеем. И то более на словах. Говорим одно — делаем другое. И привыкли к тому. Будто так и надо. Вот в чём беда! И другая тоже. Чтобы всё было по-княжьему. Я не про Дмитрия одного. Он не хуже других. А кто поперёк, того-в дугу. А то и вовсе в сыру землю. С мёртвым ослушником, известно, хлопот менее, чем с живым. Лежит себе в деревянную сорочку одетый, помалкивает! А другим урок: придержи язык, коли жить хочешь. Сиди смирно. Что велено -исполняй. И умишком своим сирым не возносись. Ино накладно будет! За тебя думают большие люди. В ноженьки им за то поклонись. И работай-трудись на них в поте лица!

Взволновался Александр Пересвет. Лицо пятнами пошло. Видать, в решающий час высказывал сокровенные мысли, считался своими и чужими обидами. Для себя более, нежели для рядом стоявшего отрока.

Оробел Бориска. Пересвет, совладавши с собой, криво усмехнулся:

— Что притих, крестничек?

— Чудно молвишь...

Раньше, милок, жил я. Ноне думать стал. А думы-то, вишь, бывают всякие. Ино такие, что п самому в тягость и муку. А куда от них денешься? Улыбнулся:

Выше голову, парень! Глядишь, общими силёнками обойдётся. Теперь же первейшее дело — тут я с великим князем Дмитрием заодно — остановить окаянных ордынцев, проклятье и беду нашу. А коли удастся, побить!

Глава 11. ПОЛЕ КУЛИКОВО

 Словно сказочный великан расправлял плечи. Изготовлялось русское войско к бою. Земля гудела от лошадиных копыт, топота пешей рати. Трубы трубили на разные голоса, созывая воинов под их стяги. Бубны грохотали-бухали. Пели зурны. Гул стоял тысячеголосый.

Потрясённый, застыл Бориска. Да и он ли один? Во веки веков не было такого войска на Гуси!

И будто загодя, нарочно, припасла-сберегла Русская земля то поле Куликово для великого и святого дела.

Позади — Дон и быстрая Непрядва. Справа — речка Дубняк с притоками и оврагами. Слева — речка Смолка, ручейки и речки, и овраги тож. Исполчившееся посерёдке войско трудно обойти татарской коннице. Рощицы-дубравы русским пешцам не преграда. Коли надо — подмога. А конём татарским много ли поскачешь по лесу?

В золочёных доспехах под чёрным великокняжеским знаменем стоял Дмитрий Иванович. Подле вернейшие и ближайшие помощники: храбрый князь Владимир Андреевич серпуховской, Дмитрий Михайлович Боброк Волынский, воевода искусный, расчётливый, князья Всеволожские, Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, боярин Михаил Бренк и иные. Величав и суров был князь. Не токмо его, Дмитрия московского, наступал час — всей Руси!

Пять полков выставил в поле великий князь. Шестой, засадный, укрыт за Смолкой-рекой и Зелёной дубравой. Спрятан он будет от врага до самой крайней поры. Велено во главе его стоять князю серпуховскому и воеводе Боброку Волынскому. О том и шёл спор. Багров лицом князь Владимир Андреевич.

— Княже! — у Владимира дрожит голос.— Пошто? За какую провинность не пускаешь в бой?

— Бой велик! — Дмитрию тягостен спор с братом на людях об уже решённом. Однако сочувствует Владимиру. Разделяет его жажду биться впереди.

— Ну, а коли просижу всё сражение за кустом?

— Дай-то бог! — вполне искренне говорит великий князь.

 И, желая прекратить лишние препирательства, кричит протяжно и громко: — По мес-там!

И коня поворотил, дабы ехать.

Однако стоят стеной перед ним князья-бояре. Великий князь огляделся вопросительно: что, мол, ещё?

— Постой, княже! — молвил воевода Боброк Волынский. — Выслушай старого воина. Мы твоё повеление исполняем. Коли надо, прячемся.

— Вместе надумали?

— Верно. Дабы им.еть про запас силу. Сам же норовишь в самое пекло. Разумно ли это? Ты наш знамя.

Налился гневом великий князь.

— Как же я скажу: братья, начнём все до одного а лицо свое начну скрывать или прятаться позади? Хочу как словами, так и делом перед всеми голову сложить за христиан, чтобы и остальные, видев это, восприяли отвагу!

Государь,— остужая великого князя ровным голосом, продолжал Боброк.—Голову сложить за родную землю -честь для воина. Ты же — великий князь. Твоя голова принадлежит всей Руси. Просим тебя: постой в стороне! Побереги себя!

— Не бывать тому!

— Надо, князь! Надо! — чуть возвысил голос старый воевода.— Поступи разумно! Не отрок ведь!