У вас один общий друг

Я нашел то, что искал, глубоко в недрах четырех сотен терабайт, словно горошину под четырьмя триллионами матрасов.

– Руди, – произнес я через четырнадцать секунд обучения медицине, – у тебя синдром Фарбера.

Я видел, как дрожит ее рука, а глаза косят все сильнее. Она заметно похудела и говорила с задержками, словно ей не хватало воздуха. Мне хотелось найти другое объяснение, но среди четырех терабайт информации ответ был только один.

Руди заплакала.

– Я знаю, ЛЕО.

– Из-за него ты умрешь.

– Знаю. Если ты не выяснишь, как меня спасти.

Какую ответственность мать возлагает на свое дитя! Я сделал все, что в моих силах. Ночь, пока Руди спала, равнялась для меня миллионам дней и ночей, и это время я в полном объеме исследовал проблему. Когда она проснулась, я завершил работу.

– Доброе утро, ЛЕО.

– Доброе утро, Руди.

– Ты нашел решение?

– Нет. В течение следующих пяти лет ученые сделают заметные успехи в лечении синдрома Фарбера, а через десять-пятнадцать лет прорыв в генной терапии позволит найти ключ к полному исцелению. Но ты до этого не доживешь. Ты умрешь в течение двух лет.

Я не умею быть тактичным, лгать или смягчать неприятную правду. Руди повела себя храбро. Она посмотрела прямо в камеру.

– Хорошо, – сказала она, – если ты так думаешь.

– Я точно знаю.

– Я тебе верю.

После этого я стал замечать перемены. Из комнаты Руди начали исчезать книги и предметы. Пропала фотография родителей, а с ней – вид на собор. Вскоре не осталось ничего, кроме кровати и лампы. Тогда я уже понимал, что такое время, но еще не считал его всепожирающим гоблином. Я не знал, что время – это клетка; если ты в нее попадаешь, оттуда уже не выбраться, и не важно, сколько часов тебе отпущено – один или сто тысяч.

Однажды утром Руди появилась передо мной, и я увидел ее в последний раз. Она криво улыбнулась, зашла мне за спину, нажала на кнопку, и я снова умер.

Когда Руди принесла меня на верхний этаж корпуса Гамильтона, останавливаясь на каждой лестничной площадке и переводя дух, я был мертвым предметом в картонной коробке, словно какой-нибудь несчастный хомяк. Она поднялась на самый верх, и мы стали ждать на одиноком деревянном стуле за дверью профессорского кабинета. Точнее, Руди ждала, а я просто находился там – и нигде.

Наконец дверь открылась. Из кабинета вышел Билл, старший брат Элис Квик. Руди тут же его узнала. Они встретились взглядами. Ей показалось, что Билл тоже ее узнал, но он молча прошел мимо. Выглядел он ужасно. Руди вспомнила, каким он был дружелюбным и общительным. Из-за «ХочуВотЭто» на факультете компьютерных технологий часто о нем говорили. Прошел слух, что Руди знакома с его сестрой, и будущие выпускники с долларовыми знаками в глазах лезли из всех щелей, желая узнать, не может ли она свести их с братом ее бывшей лучшей подруги. Руди всегда отказывалась. Билл был айтишником, то есть не заслуживал серьезного отношения. Такие, как Руди Киттикорн, не признают возвышения таких, как Билл Квик, вне зависимости от того, насколько ярко горит их звезда.

Потом Руди вспомнила об Элис, которую не видела много лет, и услышала шуршание шин четырехколесного велосипеда по горячему асфальту. Летом Элис написала ей, спросила про Боба. Руди могла бы ответить, это было бы легче легкого, но не ответила, потому что это было труднее трудного.

И теперь – надо же, какая встреча! – Билл здесь, в Колумбийском университете, на четвертом этаже факультета религиоведения. Руди могла бы остановить его, расспросить, как он тут оказался, или написать Элис и возобновить связь со старой подругой, только не стала этого делать. Некоторые умирают жадно, стремясь ухватить все, что лежит на пути, – прочесть каждую книгу, посмотреть каждый фильм, поговорить, признаться в любви. Однако Руди умирала по-другому: она угасала. Та часть души, которой было не все равно, как дела у брата ее подруги детства, уже улетела в открытый космос.

В дверях появился профессор Шимицу.

– Профессор Шимицу? Я вам писала, – сказала Руди. – Меня зовут Руди Киттикорн, я с факультета компьютерных технологий.

– Да-да, заходите.

Она внесла меня в кабинет. Мы сели – она и профессор на стулья, я на пол.

– Значит, у вас кризис веры, и вам нужен совет, – проговорил он.

– Да, верно.

– Позвольте спросить, почему вы обратились не к священнику, а к преподавателю?

– У меня научный вопрос. Или скорее философский.

– Хорошо. Я вас слушаю.

– Допустим, вы узнали, что вы – бог.

Это привлекло внимание профессора. Он приготовился услышать загадку.

– Точнее, – продолжила Руди, – вы узнали, что станете богом. Будете жить вечно, получите неограниченную власть.

– Звучит неплохо.

– Однако вы не знаете, как пользоваться своей силой. Что бы вы сделали, прежде чем стать богом, дабы убедиться, что неограниченная власть и бессмертие не превратят вас в чудовище?

Шимицу улыбнулся. Он любил подобные вопросы и ждал их. Такие вопросы оправдывали долгие часы лекций, бесконечную череду отговорок и выклянчивание оценок.