– Евстигней Харитоныч, просим! – поддержал Меньшикова Андреев, переживший в остроге нелегкие сутки.
Хитрово-Квашнин положил трубку на край мраморной пепельницы и начал:
– Итак, вчера около одиннадцати часов утра в кабинете двумя ударами ножа в затылок был убит Иннокентий Власыч Водошников, хозяин дома, отец семейства. Орудием убийства послужил клинок, спрятанный в костяной статуэтке сокола, стоявшей на секретере. Исходя из характера ран, мы со штаб-лекарем предположили, что их мог нанести левша. Вынув из кармана хозяина ключ от сейфа, убийца похитил драгоценные камни и бриллианты на сумму в пятьдесят тысяч рублей, а также около ста двухсотрублевых ассигнаций и непредъявленные к взысканию векселя. С руки убитого к тому же было снято обручальное кольцо. Возможность причастности к этому делу дворовых людей я отмел сразу. Кроме камердинера и кухарки, никто из них и близко не подходил к кабинету барина. По данным полиции последним, кто видел Иннокентия Власыча живым, был его компаньон, губернский секретарь Андрей Никитич Андреев. На него и пало подозрение. И оно только усилилось, когда посланный к нему на квартиру унтер-офицер Талдыкин обнаружил на правом рукаве его сюртука следы от крови, а в кармане – золотое обручальное кольцо.
– Но вы же сказали, что убийца – левша! – возразил старший из братьев Водошниковых.
– Вы не достаточно внимательны, Николай Иннокентьич, я лишь предположил, что нож мог находиться в левой руке… Что ж, факты – упрямая штука, и господин Андреев оказался в остроге. Но меня брали сомнения, что такой душевный и порядочный человек мог совершить кровавое убийство!..
– И правильно делали, что сомневались, – с жаром произнес несколько осунувшийся Андреев. – Век буду вам благодарен за это!
Хитрово-Квашни слегка улыбнулся губернскому секретарю и продолжил:
– Убийцу следовало искать в доме. Действовал он, как показало расследование, не только из соображений наживы. Иннокентий Власыч имел непростой характер, семью свою держал в ежовых рукавицах. Не признавая никаких противоречий, непрестанно прибегая к нотациям, вразумлениям и жестким требованиям, он давно уже встал сыновьям поперек горла. Косо смотрели на него и гости, кроме, может быть, продавца сейфов из далекой Англии. Нужна был только побудительная причина, чтобы раз и навсегда покончить с ним. И она вчера появилась. В ходе утреннего скандала хозяин дома обмолвился, что в сейфе хранятся большие средства для покупки имения…
– Полковник Бахметьев уже нашел другого покупщика, – вставила Амалия Елисеевна.
– Ну, удивляться нечему… Так вот, убийство свершилось. Еще до моего приезда полиция произвела в доме и вокруг него обыск по обнаружению похищенного из сейфа. Но он оказался тщетным. Злодей после своего кровавого дела предусмотрительно избавился от драгоценностей, денег и векселей вне дома. Где?.. Куда он отнес все это?.. Один из полицейских обнаружил у сейфа завернутую в обрывок листа прошлогоднего номера «Московского телеграфа» одежную фурнитуру – несколько серебряных запонок и пуговиц. Кому принадлежал сверток? Кто мог обронить его?.. После того как камердинер Игнатий не признал сверток и его содержимое, я предположил, что фурнитура могла выпасть из кармана убийцы, и еще до ареста Андреева послал поручика Зацепина на Старобазарную площадь пройтись по галантерейным лавкам, чтобы найти сидельца, заворачивающего покупки в листы «Московского телеграфа»… И он нашел его. Мертвого! Сидельца убили молотком ударом в висок. И сделал это, вне всяких сомнений, тот, кто покончил с Водошниковым. Услышав от камердинера, что в руки полиции попала оброненная им фурнитура, убийца переодевается в дворового человека, берет в сарае молоток, спускается к базару и убивает сидельца, который мог опознать в нем своего покупателя. Позже в колодце обнаружился труп Панфила. Сам ли дворник по неосторожности попал в сруб или ему помогли в нем очутиться, было непонятно. А ночью случилась еще одна трагедия. После вечернего чая в своей комнате была убита коллежская асессорша Несмелова. Ее ударили по голове тяжелым подсвечником. Кстати, посреди ночи мне явился призрак Водошникова с неким посланием. Если бы до меня дошли все его слова, то… ладно, не будем об этом. Продолжим…