Убийца Шута

И там я догнал её. Она стояла неподвижно, глядя на что-то на земле. Справа от неё лежала древняя куча камней, которая обозначала границу территории поместья, покрытая тёмно-зеленым мхом. Сразу под ней был крутой лесной склон, а затем - общая дорога, которая вела к переднему входу Ивового Леса и большой проезжей части. Я запыхался когда наконец догнал её, и впервые понял, что эта часть сада ей хорошо знакома. Я никогда не думал, что мой ребенок будет играть рядом с проезжей частью, даже такой редко-используемой.

- Пчёлка - выдохнул я, когда приблизился настолько, чтобы говорить с ней без крика. - Ты больше никогда не должна...

- Крыло бабочки! - воскликнула она, указывая куда-то. И замерла, неподвижно, как статуя. Её глаза были широко раскрыты, и когда она смотрела на меня, они казались черными с голубой каймой. - Иди, - мягко прошептала она. - Иди к нему. - Она указала худой рукой, а потом улыбнулась, как будто подарила мне подарок.

Вдруг у меня возникло предчувствие катастрофы, такое сильное, что моё сердце, прежде бившееся из-за моей пробежки, теперь билось еще быстрее от ужаса. Я шагнул туда, куда она указывала. Маленькое черное животное внезапно вырвалось из ниоткуда и припустило обратно в лес Я вскрикнул от неожиданности и замер. Кошка. Просто одна из диких кошек Ивового Леса, охотящаяся на мышь. Только кошка. Я сделал еще два шага и посмотрел вниз.

Там, на глубокой кровати из затененного мха, все еще в инее после вчерашнего мороза, лежало крыло бабочки, размером с мою ладонь. На нём были бриллиантовые пятна красного, золотого и глубокого зеленого цветов, отделяемые друг от друга черными венами, которые напомнили мне о мозаичных окнах. Я замер. Никогда я не видел бабочку такого размера или великолепия, тем более холодным днём ранней зимы. Я застыл и смотрел.

- Это для тебя - прошептала Пчёлка. Она беззвучно прислонилась к моему боку. - В моём сне оно было для тебя. Только для тебя.

Как будто в оцепенении, я опустился на одно колено рядом со странной штуковиной. Я коснулся её кончиком пальца: она была мягкой и податливой, словно тончайший шёлк. Я осторожно взял краешек двумя пальцами и поднял.

Когда я сделал это, вещь преобразилась. Это было не крыло бабочки, а воздушный плащ невероятной лёгкости. Он плыл по воздуху словно вуаль, и внезапно цвета оказались не более чем рисунок на куске ткани куда большей по размеру. Сам материал был в точности цвета мха и теней, которые покрывали его, полностью сливаясь с землёй под вечнозелеными деревьями. Когда я поднял его, я обнаружил еще несколько складок с рисунком крыла бабочки, а затем обнаружил, что было спрятано под плащом.

Шут.

Бледный и худой, каким он был, когда мы с ним были детьми, он съёжился на голой земле. Его руки были плотно прижаты к его телу и он скрутился в комок, прижавшись подбородком к груди. Его белые, словно лёд, волосы были распущены, некоторые прилипли к его щеке, некоторые запутались во мху. Я ненавидел тот факт, что его щека прижата к холодной земле. Жук прополз по мху рядом с его губой. Он был одет не для такой погоды. На нём была длинная хлопковая туника с узором из больших ржавого цвета фигур на фоне цвета пшеницы. На одной его ноге был ботинок, другая была босая, грязная и в крови. Его кожа была словно алебастр, глаза закрыты, и его губы были бледно-розовыми как рыбьи жабры. Он был неподвижен. Затем до меня дошло, что большие узоры на его спине на самом деле были пятнами крови.

В моих ушах звенел рёв, а по краям глаз клубилась тьма.

- Папа? - Пчёлка потянула меня за рукав, и я понял, что она теребила его уже несколько минут. Я стоял на коленях подле Шута. Я не мог сказать, сколько я был прикован к месту.

- Всё будет в порядке, Пчёлка. - сказал я ей, совершенно уверенный в том, что сказал неправду. - Беги обратно к дому. Я позабочусь об этом.

Как будто какой-то другой человек овладел моим телом. Я приложил пальцы к его горлу на изгибе челюсти. Я ждал и, когда я был уже уверен, что пульса нет, вдруг почувствовал удар. Он не был мертв, еще нет. Его плоть, никогда не бывшая прежде теплой, сейчас была холодной, словно мясо. Я закутал плащ-бабочку вокруг него и поднял его, не обращая внимания на его раны. Они не были свежими. Медлить из осторожности сейчас вряд ли значило бы спасти его, когда как держать его на морозе - вполне могло привести к его смерти. Он не издал ни звука. Он был очень лёгким, но, с другой стороны, он никогда не весил много.

Пчёлка не послушалась меня, и я вдруг понял, что мне все равно. Она бежала рядом со мной, извергая вопросы как костёр искры, такая же, как обычно. Я игнорировал их. Её своеобразный приступ, похоже, прошёл. Это все еще беспокоило меня, но не настолько, насколько беспокоил меня человек без сознания в моих руках. Я буду справляться с моими проблемами по очереди. Спокойно. Бесстрастно.