В части «дезорганизации государственных сил», тогда еще малопонятной Михайлову, привлекало к себе средство «заведения связей в административных сферах, с целью парализовать их противодействие революционным начинаниям». Вооруженный партийными инструкциями, молодой Михайлов стал заправским «народником» – так называли себя искатели «протестующих элементов народа».
«Земля и воля» оказалась вполне мирной организацией, ориентированной на пропаганду в народе социалистических идей путем свободного перемещения по деревням и селам теоретически подкованных ходоков вроде Михайлова. Основным регионом пеших прогулок оставшихся не у дел дворянских детей, организация избрала Поволжье. В соответствии с принятой стратегией Михайлов весной 1877 года отправился на Волгу, получив небольшие подъемные из кассы «Земли и воли». Деньги быстро закончились, и осенью он был вынужден поступить учителем в одну приволжскую деревеньку.
В показаниях он так описал свои учительские обязанности:
«Роль учителя была следующая: нужно было учить детей по славянской азбуке читать, потом пройти псалтырь так, чтобы мальчик мог по нему молиться, и, кроме того, научить писать по-граждански».
В марте 1878 Михайлов закончил свою педагогическую карьеру и, получив положенные ему 17 рублей, вернулся в Петербург. В столице Александр Михайлов встретил наконец человека, всерьез его заинтересовавшего, в лице С.М. Кравчинского. В показаниях о Кравчинском нет ни слова, но судьбоносная встреча с проходимцем от революции определила судьбу Михайлова. Именно от него Михайлов перенял основные способы «революционного заработка», научился не брезговать самыми изощренными методами «пропаганды действием». Возле Кравчинского Михайлов пережил незабываемое лето 1878 года, когда они вместе организовали убийство шефа жандармов Н.В. Мезенцева. После убийства все лавры достались одному Кравчинскому. Он стал кумиром «Земли и воли», и прежде всего женской половины кружка. Ему аплодировали, им восхищались. Звание народного героя, казалось, было ему обеспечено. Это не могло понравиться амбициозному функционеру Михайлову, занятому на брошюровальном станке и развозке «противоправительственной литературы». В конце сентября 1878 года он написал письмо руководству кружка, сродни письмам обиженных большевиков в ЦК партии.
Советская власть ставила обиженных к стенке, а коллеги из «Земли и воли» даже не сочли нужным как-то реагировать на письмо возмущенного товарища и жестоко за это поплатились. Кравчинский был вынужден срочно скрыться за границей, а невнимательные руководители кружка оказались в тюрьме. Разносчик нелегальной литературы незаметно выдвинулся в первый ряд и принялся строить новое «общество» по своей мерке.
С той памятной осени прошло ровно два года, и вот уже в качестве Хозяина «Народной воли» Александр Михайлов дает показания в Петропавловской крепости. Эпизод с убийством генерала Мезенцева и связанные с ним обстоятельства нарушили плавное изложение событий в показаниях Михайлова. Воспоминания дали себя знать, и он допустил в очередном протоколе некую чрезмерную осведомленность о происходивших тогда событиях. В протоколе № 68 от 7 января 1881 года Михайлов написал:
«Новый начальник, очевидно, решил держаться политики искоренения всего неблагонамеренного, понимая последнее слово в самом широком смысле. Так как шайка злоумышленников живет в мире неблагонамеренных, то при истреблении этого мира погибнет и она. Но неблагонамеренная среда широка: это все студенчество, часть литераторов и адвокатов, молодые люди без определенных занятий и т. д. Чтобы охватить ее, надо гораздо более сил, чем имеется в руках III отделения. Вследствие этого были увеличены его средства. И более всего прибыло «частных агентов», их стало в несколько раз больше, пропорционально возросло «число донесений», а потому и постановлений о производстве обысков».
Действительно, после убийства Мезенцева правительство выделило Третьему отделению значительные ассигнования на организацию агентурной работы, но как закрытая информация стала доступной Михайлову и что он знал о наборе свежих сил в «частную агентуру»? Такой прокол не прошел мимо внимания следователей Добржинского и Никольского, производивших расследование. Они решили немедленно сменить тактику рутинных допросов под протокол, на свободные беседы с информированным арестантом. Несколько сеансов дали наконец положительный результат, и вот на стол министра внутренних дел графа Лорис-Меликова легла докладная записка Начальника ГЖУ Санкт-Петербурга с грифом «Секретно»:
«13 января 1881 года. № 74