Убитые девушки

В ответ полукивок-полупожатие плечами.

– Я ему нравилась. У нас было несколько свиданий…

– Хорошо. – Кэл пока не понимает.

Крисси сглатывает:

– Я предложила ему остаться друзьями, а он начал распускать обо мне слухи, показывал ребятам… всякие вещи.

Кэл подается вперед:

– Какие вещи?

Крисси поднимает глаза – в них мольба, а щеки пунцовые от прилившей крови.

– Мне правда тяжело об этом говорить, папа. – Она подавляет всхлип, и Кэл ждет. Крисси вздыхает. – У него остались мои фотографии.

– Фотографии? – переспрашивает Кэл, хотя он уже понимает, о чем речь. И его начинает трясти.

Дочь вскидывает глаза. Они молят Кэла: не вынуждай меня об этом говорить!

– Мне не следовало посылать их. Я не подумала, пап. И так сожалею об этом…

– Нет! – Кэл сжимает руки дочери. – Нет, Крисси. Ты ни о чем не должна сожалеть. Ни о чем. То, что он делает, рассылая всем твои фото, – это противозаконно и наказуемо.

Дочь трясет головой:

– Он их не рассылает. Слишком умен для этого. Снимки у него в телефоне, и он просто показывает их. Их уже все видели. – По щекам Крисси струятся слезы. – Он очень популярен. И всех настроил против меня. Со мной больше никто не разговаривает. Меня все ненавидят.

– И как долго это продолжается, Крис?

– С Рождества.

– С Рождества? А мама знает?

Дочь опять мотает головой. А отец испытывает ярость и… беспомощность. Кэл старается припомнить все, что выкрикивала ему в лицо Элли всякий раз, когда он пытался прояснить ситуацию и все исправить. И вцепляется в стул, чтобы не вскочить на ноги.

– Ты правильно сделала, что рассказала мне все, солнышко…

– Я просто сомневаюсь, папа, что все это вынесу. Я так несчастна! Мне правда очень плохо! Я не хочу… здесь оставаться. – Крисси поднимает подбородок, и Кэл видит на ее лице смесь страдания и отчаянной решимости. – Я долго думала… я решила…

Грудь Кэла сдавливает, сердце колотится о ребра. Он смотрит на свою красавицу дочь, на ее лицо, обрамленное золотисто-каштановыми локонами, которые ему так нравилось наматывать на палец и наблюдать, как они распрямляются, когда Крисси была маленькой. Но не все и не всегда возвращается на круги своя. Кэлу это хорошо известно. Он общался со столькими родителями, сожалевшими о том, что не заметили вовремя знаки, не предприняли ничего, а просто ждали, пока не становилось слишком поздно и ничего нельзя было исправить.

– Что ты решила? – спрашивает Кэл тихим и вкрадчивым голосом, поняв каким-то непостижимым образом: вот он, шанс, окно. Пока все в подвешенном состоянии. – Откройся мне, – почти молит Кэл.

Вся в слезах, Крисси довольно долго смотрит на отца, как будто не уверена, можно ли ему довериться. А потом она сутулится и закатывает рукав легкой блузки изумрудно-зеленого цвета, так выгодно оттеняющего ее волосы и так сильно напоминающего ему о сестре. Кэл видит десятки рубцов. Одни из них красные, яркие, другие серебристые, почти прозрачные. Их много. Очень много. Отцовское сердце сжимается.

– Я решила, – говорит Крисси тихо, без всякого драматизма в голосе, – я не вернусь больше в школу.

«Черт! Экзамены же скоро, до них осталось несколько недель, – проносится у Кэла в голове. – Что скажет Элли?» Но другая мысль побеждает: «Да, черт возьми, ты туда не вернешься».

– Мы могли бы пожить здесь, – предлагает Кэл. – Позвоним маме?

Но Крисси энергично трясет головой, глаза ее снова наполняются слезами.

– Я хочу домой, папа. Пожалуйста. Я хочу к Ракете.

– Хорошо, – кивает Кэл. – Пошли. Я тебя отвезу.

По дороге Крисси засыпает. «Интересно, – размышляет Кэл, – а те люди, которых я интервьюирую, тоже чувствуют себя потом такими же выжатыми? А я? Я бы так же себя ощущал, если бы позволил своим тайным, сокровенным мыслям прорваться наружу?»

Дочь спит, а Кэл ведет машину, чувствуя жуткую комбинацию эмоций: родительскую несостоятельность и желание защитить ребенка. Он не представляет, что скажет жене. Но так продолжаться не может. Крисси – единственный луч света в его жизни, единственный источник радости. Или он привык так считать?

Кэл объяснил матери: он нужен, в нем нуждаются. Но чувство вины за то, что он ее покинул, гложет его – только проснувшаяся мать выглядела такой уязвимой.

Крисси показала ему свой телефон еще перед отъездом – Кэл пролистал ее сообщения и пришел в ужас. От вещей, которые говорили дети, от ссылок, которыми они снабжали его дочь под видом мнимого участия, а то и вовсе под надуманным предлогом, от огромного количества всей этой грязи. Намеки на анорексию, призывы к нанесению себе повреждений – смесь токсичности и психологического насилия. Кэл сжимает руль, старается дышать глубоко, чтобы успокоиться. Ему хочется разорвать того парня на части. Кэл испытывает к нему такую ненависть, какую ни к кому еще не питал. Ни к кому.