Убитые девушки

– Он был сумасшедшим злым человеком, Кэл. Он сказал бы что угодно, лишь бы причинить другому боль. Он наслаждался чужим страданием, помни об этом. Но если ты действительно допускаешь его причастность, обратись в полицию.

– Уже…

Еще одна пауза – Элли осознает степень его скрытности.

– И?

Кэл вздыхает:

– Они сказали, что проверят. Но отнеслись к моей версии скептически. Я думаю: может, мне самому взяться за это дело, попытаться выяснить, что же с ней случилось?..

Элли выдыхает:

– Кэл, ты уверен, что это тебе по плечу?

Вопрос задевает его за живое.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты хороший журналист, и у тебя большой опыт в расследовании «висяков». Я это знаю. Но подумай сам: сможешь ли ты оставаться хладнокровным и беспристрастным, когда дело касается сестры?

Элли права. Кэл сглатывает желчь, подступающую при мысли о том, что ему придется копаться в прошлом сестры, о людях, с которыми ему придется разговаривать, и о той правде, с которой он, возможно, столкнется. Когда речь заходит о Марго, Кэл сразу превращается в растерянного мальчика. Достанет ли ему сил, мужества и выдержки взглянуть на ее дело с позиции взрослого? Оно всегда представлялось ему искаженным и путаным.

– Кто-то ведь должен это сделать, Элли.

– Я просто считаю, что тебе нужно позаботиться о себе. Это было так давно, Кэл. А вдруг ответов на твои вопросы нет? Или они не такие, как тебе хотелось бы?

И тут будто незримая преграда между ними рушится, и Элли касается его спины. Кэл поворачивается, чувствуя запах ее шампуня, краски, стирального порошка, ее кожи, – они захлестывают его в волне ностальгии и муки. За всем, что они наговорили друг другу и сделали, погребена такая любовь, такая близость! Они оба это понимают. И стоят так несколько секунд – тесно прижавшись, поддерживая друг друга.

А потом Кэл, еще не осознав по-настоящему, что происходит, поворачивает голову, и их губы находят друг друга: ощущения до боли знакомые, сохраненные памятью их, прежних. Кэл не уверен, что ему этого хочется, движения автоматические. Он чувствует, как его тело, взяв верх над разумом, стремится слиться с ее телом.

– Элли, – шепчет Кэл.

– Тс-с. – Она целует его еще крепче: закрыв глаза, замкнув объятия.

Он просовывает руку под ее топ, стонет, ощущая пальцами кожу. Жар полыхает во всем теле, и здравомыслие улетучивается. Они разъединяются лишь для того, чтобы сбросить одежду; оба тяжело дышат, движения торопливые. Элли толкает Кэла на кресло, опускается на него, ее волосы щекочут ему лицо, банка карандашей со стуком падает на пол. Кэл заставляет образ того, другого мужчины исчезнуть, притягивая жену к себе, проникая в нее все глубже. Их движения яростные, ожесточенные. Его злость на нее растворяется в непреодолимом желании. Элли безумствует, ее глаза темнеют. Когда они доходят до апогея, Кэл вскрикивает, Элли падает на него, тяжело дыша, истекая потом. К запаху масляной краски примешивается запах секса.

Они остаются в таком положении – сцепленными вместе – несколько минут, пока дыхание обоих не восстанавливается. Наконец Элли отстраняется, встает и, повернувшись к Кэлу спиной, подбирает с пола нижнее белье.

– Я сожалею, Кэл.

– О чем ты? О чем сожалеешь? О том, что между нами…

Элли поворачивается к нему, и Кэл видит слезы в ее глазах.

– Нет, Кэл. Не об этом. Я просто не хочу…

Внезапно он осознает, что обнажен и расслаблен. И они больше не на одной волне. Кэлу хочется одеться, но страх приковывает его к креслу. Элли мотает головой:

– Нет. Он был минутным помрачением разума, только и всего. Мне очень стыдно. – Она трет лицо, в ее голосе слышится сожаление. – Дело не в другом мужчине, и ты это понимаешь. Ты чувствуешь то же, что и я. Ты не поделился со мной, Кэл. Ты сказал Энди, рассказал полиции, а со мной не поговорил.

И жена права. Последняя ниточка рвется.

– Элли…

Грусть Кэла наполняет студию, но, прежде чем он успевает произнести что-то еще, в джинсах, валяющихся на полу, звонит телефон.

– Бог с ним. Оставь.

– Это может звонить твоя мама, – говорит Элли, протягивая Кэлу джинсы: слишком много неразрешенных проблем, чтобы игнорировать звонок.

Достав из кармана телефон, Кэл видит: это не мать. Номер Абердиншира.

– Кэл, – доносится слабый, дрожащий голос.

– Джин? Да, это я. – Кэл прижимает к уху телефон, чтобы лучше ее слышать. Глаза невольно устремляются к яркому полотну в углу студии, где Элли надевает рубашку. В голосе Джин сквозит испуг, а Кэла накрывает отчаянная усталость.

– С Тэмом несчастье, – говорит Джин. – Он в Королевской клинике в Абердине. У него случился сердечный приступ. Я не знаю, почему вам звоню. Я не знаю, что делать.

Кэл представляет измученную женщину в пустом коттедже на холме, вокруг которого сгущается тьма, вспоминает розовые вафли, дряхлеющую собаку, лежащую у ног Тэма. И чувствует свою ответственность.

Глава сорок третья