Я восхитилась умом Хексии. Ведь такой тайник было невозможно найти даже магу! Только острые глаза художника смогли обнаружить несоответствие. А не господин ли Морелли лично помог наставнице скрыть тайное у всех на виду? Но, даже зная Хексию с детства, я вряд ли бы догадалась об этой задумке. Только если бы принялась допрашивать всех, с кем она вела дела, и выбила бы из художника признание. Почему же Иса не поступил так? Не потому ли он заставлял мастера писать свой портрет, чтобы понаблюдать за ним и докопаться до правды?
Отбросив посторонние мысли, я с быстро колотящимся сердцем ощупала найденный тайник, надавливая на него и ища зацепку. Наконец, перегородка поддалась и легла мне в руки, а из щели полился… свет. Неземной, переливающийся и ослепляющий, он наполнил грудь благоговением и восторгом. Я никогда не испытывала ничего подобного. Мне мучительно захотелось прикоснуться к свету, стать к нему ближе. С трепетом я просунула ладонь в тайник и коснулась того, что там было. Рог был гладкий, шелковый и будто теплый. Прикосновение к нему, обладание им вызвало волну счастья. Я забыла обо всем на свете. И тут меня накрыло видением, словно сном наяву.
Я собирала ягоды на лесной опушке. Высокие деревья вокруг легко покачивались и мирно шелестели. Сочный зеленый пейзаж, яркое голубое небо. То и дело доносились смешки и перекликивания: я была не одна, вместе со мной целая стайка подружек разбрелась по лесу, охотясь на красную сладкую землянику. Уж такая она была вкусная, что я нет-нет да позволяла себе съесть горсточку. Вокруг пели птицы, и я им подпевала. Было так жарко, что я даже сняла с плеч косынку и подвязала ей пояс, заправив туда и длинную рыжую косу — чтоб не мешалась.
Вдруг я услышала тихое ржание и оглянулась по сторонам: чей конь отбился от табуна? Или кто-то из взрослых пожаловал? За ближайшим кленом мелькнул белый лошадиный круп. Ой-ей, белых коней же разводит только отец! Но, приведи он коня, то не стал бы скрываться. Неужели Нимгиль опять сбежал, поганец? Молодой жеребец, горячий и капризный. И в кого только пошел! Все лошадки у нас умные и смирные, а этот — дурень, ей богу!
— Нимгиль, немедленно иди сюда! — грозно потребовала я. — А то хуже будет, ты папу знаешь! Выйдешь сам — вечером угощу тебя сахарком. И яблоком.
Нимгиль ответил тревожным ржанием. Ногой, что ли, в корнях застрял?
— Стой на месте, я сейчас приду! — велела я и бросилась к коню. Еще без копыта останется, дуралей. Но когда я зашла в подлесок, конь умудрился ускакать еще дальше — его силуэт выглядывал из-за стволов. — Нимгиль, ты же знаешь, что в лес нельзя! Блуждать потом будешь! Нимгиль, милый! Хороший конь!
На ласковый зов конь заинтересованно выглянул. И это оказался не Нимгиль хотя бы потому, что на лбу у коня рос длинный витой сверкающий, как перламутр, рог. Я ахнула. Единорог! Настоящий! Не может быть! Последний раз их видели еще при моей бабке! А тут — сам пришел! Бесконечный восторг затопил мое сердце. Единорог пару раз кивнул головой, будто подзывая, и его легкая, как паутинка, грива пошла волнами. Хранитель грациозно, будто красуясь, прогарцевал там, где конь гарцевать в принципе не способен. Да уж, единорогу не страшно по лесу бегать, деревья перед ним сами расступятся — ни веточки не заденет!
Я медленно, чтобы не напугать, приблизилась к волшебному созданию. Хоть бы погладить! И почему единорогов боятся? Они же наши охранники и защитники, разве нет? Тогда почему бабушка рассказывала, что к ним опасно подходить? Единорог дал вскользь коснуться своей невесомой гривы, а потом отбежал на пару шагов, фыркнул и оглянулся, хитро скосив глазом. А глаза у него были глубокие, как омуты, и с ресницами до неба! Поиграть решил в догонялки? Я засмеялась и бросилась за ним. Каждый раз, когда мне удавалось его поймать, в награду мне доставалась возможность погладить чудесное создание. Единорог даже морду ко мне наклонял, чтобы было удобнее. А потом снова отскакивал и заливисто ржал.
Я сама не заметила, как он вдруг скрылся из виду — просто исчез в одно мгновение. Не было больше ржания. Вокруг — только звуки леса. И тут я поняла, что единорог завел меня туда, куда строго-настрого было запрещено ходить: в самую глушь. Ничего знакомого не наблюдалось, и я не понимала, откуда пришла.
— Папа! Папочка! Мама! Это я! Вы где? Эгей! — я громко закричала в надежде, что меня кто-нибудь услышит. Но только вспугнула крупную птицу. Никто не отозвался.