Учительница

Отец не знал, что и думать. Выберут по группе от каждого сегмента общины, сказали ему, – похоже, в данных обстоятельствах это самый логичный критерий, однако некоторые покупают места за деньги и в обмен на ценности.

Он ни в какую не соглашался ехать. Годы спустя Эльза с изумлением вспоминала, как они втроем – мать, отец и она сама – цеплялись за свои квартирки в Коложваре, как будто и правда допускали возможность когда-нибудь в них вернуться. Отец все еще не мог поверить, что Эльзе что-то угрожает, если она останется. И все же со временем он все больше сомневался, понимая, что не в состоянии ее защитить.

Когда он захотел поговорить наедине, она уже примерно представляла, что он собирается ей сказать. Он не торговался, чтобы достать места. Ему важно, чтобы она это знала. У него есть определенные привилегии, так как он шесть лет проработал на посту директора школы. Они с матерью решили отдать Эльзе и Эрику места, которые им выделили. Он знает, что она несчастлива в браке. Ему горько это сознавать, и он надеется, что когда-нибудь все будет по-другому. Он никогда не говорил ей, что делать. Давал советы, которыми она была вправе воспользоваться или нет по своему усмотрению. Теперь она взрослая и вполне созрела для того, чтобы самой ему советовать. Но в подобных делах он без всяких сомнений по-прежнему остается отцом своей дочери, все той же маленькой девочки. «Если бы я знал, – сказал он, – если бы кто-нибудь сказал мне, что я приведу свою девочку в мир, где люди так себя ведут, то, даю слово, я бы ни за что не стал обзаводиться детьми». Она попросила время подумать. Он ответил, что времени нет.

– Это не то, к чему можно подготовиться. Соберите вещи, все, что можно взять, подчиняйтесь приказам.

– Но что я буду за человек, что за дочь, если покину вас в такое время?

– Ты права, – улыбнулся он. – Дочь, о которой мечтает каждый родитель, – это послушная девочка, которой ты, Элинька, никогда не была. Девочка, делающая то, чего от нее хотят родители. Девочка, которая понимает, что я поступаю так, как поступила бы она сама, будь у нее собственные дети.

Среди тех, кто садился в грузовик, отправлявшийся в лагерь на улице Колумба в Будапеште, она заметила Клару и ее мать. С другими горожанами, собравшимися перед грузовиком, она была знакома лишь поверхностно. Их попросили запастись провизией на десять дней и положить в чемоданы две смены одежды – летней одежды, ведь они едут в Палестину через Испанию, – шесть пар нижнего белья, тарелку, ложку, чашку, немного консервов. В лагере они прождали несколько дней и уже не помнили, сколько прошло времени с их отъезда. С каждым днем появлялось все больше людей, они ругались с охранниками на входе, требовали позвать главного, потому что им обязательно нужно попасть на поезд и они не сдвинутся с места, пока их не пустят, – и ждали смены караула, надеясь все-таки прорваться внутрь. Она взяла в дорогу книги и во время ожидания пыталась читать, но не могла. О чем она думала? Как долго могла выдержать это безделье? Это слово, которым отец часто ругал ее врожденную рассеянность, забавляло ее теперь, когда для безделья у нее была уйма времени, но не было подходящих условий – даже безделье требует определенного комфорта. Присутствие детей и младенцев несколько отвлекало: они кричали и не позволяли как следует отдохнуть, а их родители даже себе не могли толком объяснить, с какой целью они здесь и куда направляются; были там и дети из приюта, ко всему безучастные; по ее практическому расчету, который, вероятно, выглядел логично лишь у нее в голове, присутствие детей означало, что их здесь не продержат слишком долго.

От сигарет, которыми дымили на каждом углу, все вокруг заходились кашлем.

– Может, потушите сигарету? Мой ребенок – астматик.

– Да, конечно.