Учительница

В честь ее приезда они разгородили ширмой закрытую лоджию, выходившую в тихий переулок неподалеку от суетливой улицы Бен-Йехуда, чтобы у нее имелся свой собственный уголок. Поставили кровать, письменный стол и комод. Хана встретила Эльзу тепло. «Я так много о тебе слышала», – сказала она и повела на экскурсию по квартире, показывая, где что находится, чтобы Эльза чувствовала себя как дома; заметив, как она вытирает бусины пота со лба, Хана объяснила, что влажность проникает сквозь стены, и предложила держать по ночам лоджию открытой, чтобы впустить бриз, но при этом закрывать жалюзи, потому что раннее солнце может ее разбудить. «Придется привыкать, Эльза. В Иерусалиме воздух суше, а здесь ужасная влажность», – сказала Хана. Их глаза на мгновение встретились; Эльза пробормотала: «Красивая квартира», – и Хана почувствовала себя неловко от этого комплимента. «Маленькая, – поспешно отозвалась она. – Но для нас что надо, пока Йоэль не подрастет, – и тут же предложила перекусить. – Израильский ужин. Это то, что здесь обычно едят по вечерам, – извинилась она, выкладывая на пластиковый кухонный стол тонко нарезанный салат, белый сыр, хлеб и варенные вкрутую яйца. – Утром я отвожу Йоэля в его детский сад, оттуда иду на учебу. У тебя будет время привыкнуть, узнать Тель-Авив. Как я поняла, мы коллеги. Ты ведь преподаешь французский, да? – предприняла она еще одну попытку сближения. – Тебя наверняка попросят подтвердить квалификацию», – предостерегла она. «Эльза, должно быть, очень устала с дороги, рано пока говорить о практических вещах», – заметил Ян. Хана не сдавалась: «Йоэль так мечтал наконец-то встретиться со своей тетей по отцу. Поздоровайся с тетей Эльзой, Йоэли», – ее голос прозвучал на тон выше. Это сочетание, «тетя Эльза», почему-то резануло ей слух; она прищурилась и осталась сидеть как приклеенная, не подхватив на руки малыша, который устремил на нее вопросительный взгляд. Этот худенький мальчик, по-видимому, в большей степени унаследовал семейные черты Яна, чем Ханы; яркие глаза Яна, его улыбка, ямочки на щеках, так не сочетавшаяся с печалью, наполнявшей взгляд. Эльза неловко улыбнулась Хане. «Я не очень умею обращаться с детьми, – произнесла она с некоторым нетерпением. – По правде говоря, со взрослыми тоже не очень». Она сложила руки и прижала их к груди. «Это период адаптации, – быстро нашлась Хана. – После всего, через что ты прошла…» – добавила она и беспокойно посмотрела на Яна. «Думай, прежде чем говорить», – сказал Ян. «Ян всегда думает наперед, – улыбнулась Эльза. – Даже в детстве строил далеко идущие планы». Она спросила себя, где слышала эти слова, и тут же замолчала. «Таков уж его характер – все планировать, – поддержала ее Хана. – Когда мы только встретились в Иерусалиме, он уже рассуждал о том, где мы будем жить, что делать и сколько…» – «Эльза очень устала, она не хочет выслушивать истории о нашей жизни», – прервал ее Ян. «Все в порядке, – откликнулась Эльза, поспешив ей на помощь. – Я с удовольствием послушаю о вашей семье». Они смотрели на Йоэля, который теперь сидел на полу и водил карандашом по рассыпанным листам бумаги. «Тихий мальчик, – заметила Хана. – Может занимать себя часами. Хотя иногда ему скучно. Ему нужен братик или сестричка». – «Помню, как долго я ждал Эльзу, – сказал Ян. – Когда ты родилась, мне было почти десять, я был так счастлив». Эльза потыкала вилкой в тарелку, взяла ломтик огурца и стала медленно его жевать. «Ты не голодная?» – «У меня на корабле началась морская болезнь», – ответила Эльза. «Ты очень похудела, сестра». Она вспомнила, что, когда он покинул дом, она и вправду была полнее; провела рукой по волосам, вновь спрашивая себя, все ли с ней так, не покажется ли им, что она злится на что-то. А ведь он даже ни разу не заявил: «А я оказался прав», – ни в одном из писем, которые посылал в Швейцарию; ни разу даже отдаленно не высказался по этому поводу; но злилась она вовсе не на его рассудительность, которая ей так и не передалась – иначе как объяснить тот факт, что она никогда, ни на мгновение не думала, что их выдернут с корнем, даже когда отправились в гетто, бросив все, не совсем понимала, что происходит? Она винила Яна в том, чему никто не знал определения; в том, что он слишком рано покинул их гнездо, оставив ее наедине с неизбежным. Возможно, это был не гнев, а отчужденность, которая может возникнуть только между людьми, некогда очень близкими.

– Я не осуждаю тех, кто думал не так, как я, – вторгся в ее мысли Ян, будто воскрешая из тлена старый спор. И сразу замолчал.

Хана встала из-за стола и начала собирать посуду.

– Первые несколько лет я ни о чем не думал, – продолжил он. – Полностью погрузился в настоящее, в жизнь в кибуце, в работу. Позже, когда оставил кибуц, все изменилось.

– До начала войны? – спросила она.

– Да.

– Нужно уложить малыша спать. Уже поздно, – сказала Хана.

Она помогла Йоэлю собрать с пола рисунки и отвела в комнату.

– Найду квартиру, как только встану на ноги, – пообещала Эльза, когда они с Яном остались одни.