– Если хочешь помочь, не беспокой меня, Тумметот, – тихо сказал Горго, не поворачивая головы. – Не буди. Я вижу сны. Свободно парю в воздухе и не хочу опускаться. И не хочу просыпаться.
– Ты должен! Ты должен бороться! Ты же не хочешь стать, как те двое?
– Я не просто хочу. Я мечтаю стать таким, как те двое. Им все равно. Они спят и видят прекрасные сны.
И Горго закрыл глаза.
Настала ночь, и Горго услышал, как кто-то скребется на сетчатой крыше клетки. Двое других орлов ничего не заметили, но Горго проснулся:
– Кто там? Что происходит на крыше?
– Это я, Горго. Тумметот. Я сижу здесь и пилю стальную проволоку. Скоро ты сможешь улететь на свободу.
Орел поднял голову. Ночь была светлая, к тому же у орлов редкостное зрение. И в самом деле на крыше сидел крошечный человечек и старательно пилил стальную нить. На секунду вспыхнула надежда, но тут же погасла.
– Тумметот, – сказал он грустно. – Ты разве не видишь, какой я большой? Ты не забыл, что у меня размах крыльев два с половиной метра? Представляешь, сколько тебе придется пилить? Так что лучше иди спать и оставь меня в покое. И я посплю.
– Ну и спи, кто тебе мешает, – пожал плечами мальчуган. – Не обращай на меня внимания. Конечно, не сегодня и не завтра, но будь уверен – в конце концов я перепилю эту проклятую проволоку. Тебе здесь нельзя оставаться. Ты погибнешь.
Горго закрыл глаза и заснул.
Но на утро увидел, что проволока во многих местах уже перепилена. И в этот день он чувствовал себя не таким опустошенным и вялым, как в последнее время. Он несколько раз расправил крылья, удивляя посетителей их размерами, и попрыгал на ветках – размять затекшие суставы.
И настал день, когда Тумметот разбудил Горго еще до рассвета. Силуэты домов медленно проявлялись на фоне расцветающей на востоке зари.
– Попробуй, Горго, – громко шепнул мальчик.
Орел посмотрел наверх. Мальчик потрудился на славу – в крыше зияла довольно большая дыра. Горго взлетел и упал на землю, зацепившись за отогнутый кусок проволоки. С третьей попытки он проскользнул сквозь дыру и оказался на свободе.
Горго даже не поблагодарил Тумметота. Несколько мощных взмахов крыльями – и он уже парил высоко в небе, а потом исчез, скрылся в предутренних темных облаках.
Тумметот смотрел ему вслед и с тоской думал – найдется ли кто-то, кто и мне вернет свободу?
Он уже долго жил в Скансене. Познакомился со всеми зверями в зоопарке, кое с кем подружился. Если признаться честно, здесь, в Скансене, было так много интересного, он так много увидел и многому научился, что дни летели незаметно. Но когда он мысленно возвращался к Белому, к Акке и всем другим, ему становилась очень грустно и на глазах появлялись слезы.
Может показаться странным, что Клемент Ларссон не выполнил своего обещания и не вернул мальчику свободу. Но если вспомнить, как у него замутилось в голове после встречи с самим королем, ничего удивительного – он очертя голову уволился и отправился рассказывать землякам о своей удаче. Тем не менее он не забыл гнома-домового. Сегодня же отнесу гномику еду в голубой миске, решил Клемент в день отъезда. Но, как назло, голубой миски не нашлось.
А тут начали приходить люди – попрощаться. Саамы из Лапландии, девушки в национальных костюмах из Даларны, строители, садовники. У него даже и времени не было поискать голубую миску. Под конец он уже опаздывал на поезд, и у него не было другого выхода, как попросить старичка саама.
– Я вот что скажу, – шепнул ему Клемент Ларссон. – Тут у меня в Скансене гномик живет. Ну, ты-то знаешь, из этих… маленький народец. Я ему каждое утро приношу еду. И я тебя прошу – вот тебе деньги, купи голубую миску, положи каши с молоком и поставь ему утром на пороге болльнесской хижины. Там на щите написано: «Крестьянское жилище из Болльнеса».
Саам удивился, но у Клемента уже не было времени объяснять, почему гномик должен поесть именно из голубой миски. Надо было бежать на вокзал.
Саам добросовестно искал в городе голубую миску. Миски были разных цветов, в том числе и голубая, но чем-то она ему не понравилась, и он купил белую. И, как и договорились, утром положил в нее каши, залил молоком и поставил на пороге болльнесской хижины. И на следующий день. И на следующий.
И мальчик чувствовал себя связанным обещанием. Как же так – он дал слово! Клемент уехал, а он остался в плену.