Мать еще как-то держалась, а вот отца не узнать. Не шутит, не работает, сидит с утра до ночи и думает о чем-то. Лицо закроет ладонями и думает, думает – клещами слова не вытянешь. Сказал только как-то, что понять не может, почему на его семью такая напасть. Что они такого сделали? Разве это не доброе дело – помочь больному человеку? Значит, зло в мире сильнее, чем добро?
Мать испугалась, стала его уговаривать – что ты, побойся Бога!
Но он так и не примирился.
А еще через два дня заболела старшая сестра, его любимица. И он ушел. Взял и ушел из дому. Мать смолчала, разве что обмолвилась: так, может, и лучше, а то недолго и свихнуться. Отец ведь только и повторял: нет в мире добра, зло сильнее. А может, и Бога нет, если Он позволяет твориться такой несправедливости – чтобы какая-то злобная гадалка принесла столько бед!
А как отец ушел, началась настоящая нищета. Поначалу он присылал деньги, а потом как отрезало. Наверное, и у него дела не ладились. И как похоронили старшую сестру, в тот же день заперла мать хижину, взяла двух оставшихся детишек и пошла в Сконе. Поработала на сахарной свекле, потом ее взяли на сахарный завод Юрберга. Она работящая была женщина и приветливая, все ее любили. Любили и удивлялись: надо же, после всех испытаний сохранить такой характер!
Что было, то было. Очень сильный характер у нее был, у матери. Ей говорили, какие у нее прелестные дети, а она отвечала: «Эти тоже скоро помрут». И ни слезинки в глазах, ни голос не дрогнет. Смирилась. Знала, что другого и ждать нельзя. На все воля Божья.
А вышло-то по-другому. Не дети заболели, а она сама. Приехала в Сконе в начале лета, а к осени ее схоронили.
Но до чего стойкая была женщина! Умирала уже, а все повторяла детям: ни минуты, мол, не жалею, что мы с отцом помогли тогда этой больной нищенке. Если жил правильно, то и умирать не страшно. Все умрут, никому от этого не уйти. А вот как умереть – по уши в грехах или с чистой совестью, – тут каждый решает сам.
Перед смертью она постаралась хоть как-то устроить жизнь детям. Попросила, чтобы им оставили каморку, в которой они жили все лето. Если у детей есть где притулиться, то они и не в тягость никому. А прокормиться – прокормятся, Бог даст, сказала она. Не пропадут.
И детишкам разрешили остаться в этой каморке, но при одном условии: они будут пасти гусей. На эту работу трудно найти желающих.
Так и получилось, как мать сказала: дети не пропали. Девочка научилась варить карамельки, благо сахара на заводе было предостаточно, а малыш Мате ловко вырезал деревянные игрушки. Все это они продавали на хуторах. И неизвестно, откуда проявилась у них такая деловитость. Впрочем, нечего удивляться: появится, если жизнь заставит. Продавали они на хуторах карамельки и игрушки, а покупали у крестьян яйца и масло. На сахарном заводе все это с удовольствием покупали – все свежее, вкусное. Их очень любили – честные, добрые ребятишки, никогда не соврут, не обманут. Девочке, она постарше, всего тринадцать стукнуло, а надежная, как взрослый человек. Тихая, серьезная, а мальчонка, наоборот, веселый и болтливый, как сорока. Сестра ему говорила – тебе бы с гусями мериться, кто кого перегогочет.
Года два они жили при заводе. А тут как-то в школу приехал лектор. Для взрослых вообще-то лекция, но двое смоландских детишек явились первыми – а что удивительного? Они-то себя за детей не считали. Да и никто не считал: какие же они дети, если сами зарабатывают себе на пропитание?
А лекция была про тяжелую болезнь, от которой в Швеции умерло очень много людей. Туберкулез. Он говорил так ясно и умно, что дети поняли все до последнего слова.
После лекции они задержались у школьного подъезда, дождались, пока выйдет лектор, подошли к нему, взявшись за руки, и сказали, что хотели бы поговорить.
Лектор, конечно, удивился: две круглые, розовые детские мордашки, совсем дети, а разговаривают как взрослые.
Конечно, сказал он. Давайте поговорим.
Дети рассказали ему, что случилось у них дома, – не туберкулез ли?
Лектор был почти уверен, что это как раз та самая болезнь, о которой он рассказывал на лекции. Вряд ли что-то другое. Туберкулез. Типичное течение болезни, сказал он. Скоротечная легочная чахотка. Злокачественная форма туберкулеза.
А если бы мама с папой знали? Если бы они знали, о чем вы сегодня говорили, господин лектор? Если бы они сожгли одежду этой нищенки, выскоблили хижину, прокипятили простыни? Может, все бы остались в живых? Трудно сказать, пожал плечами лектор, но шансов было бы куда больше. Если знать, как защититься, не заболеешь.
Следующий вопрос они задали не сразу, но на всякий случай встали в дверях – загородили дорогу лектору, чтобы тот не ушел. Потому что надо было спросить про самое важное. Правда или неправда, что цыганка наслала на них болезнь, потому что они помогли этой бедняжке, которая ей чем-то насолила? Может, это и не туберкулез вовсе, а какое-то проклятие, которое поразило только их семью?