Удольфские тайны

Прохладным вечером общество село в гондолу синьора Монтони и отправилось на прогулку. Красные отблески заката еще окрашивали волны, в то время как в синем небе стали появляться звезды. Эмили сидела, погрузившись в приятную задумчивость. Водная гладь, отражение звезд, темные силуэты башен и портиков, нарушаемая лишь плеском волн и далекими звуками музыки тишина рождали вдохновение. При звуках мерного движения весел и далеких мелодий в памяти возникли образы отца и Валанкура, и на глазах выступили слезы. Лунный свет погрузил затененное темной вуалью лицо в серебристое сияние и добавил чертам неповторимую мягкость. В эти минуты Эмили напоминала Мадонну, наделенную чувственностью Марии Магдалины, а поднятый к небесам задумчивый взор и блестящая на щеке слеза лишь подчеркивали сходство.

Гондола вышла на простор; далекие звуки музыки стихли, и компания решила устроить собственный концерт. Сидевший рядом с Эмили и молча за ней наблюдавший граф Морано взял лютню, тронул струны искусными пальцами и звучным мягким тенором запел рондо необыкновенной нежности и грустной красоты:

Тот светлый луч, что дремлетНа глади дивных вод;Тот парусник, что внемлет,

Вверяя ветру ход;Волны спокойной песняСтихает вдалеке.Воспоминаньям тесно,Хоть жду их налегке.

Послушна, как луне волна,Как парусник волне,Душа мелодией полна,Покорна песня мне.К тебе летят слова любви,

Пусть грусть тревожит грудь.Струн чистый звон ты сохраниИ песню не забудь.

Каденция, с которой исполнитель вернулся от последнего куплета к повторению первого; восхитительная модуляция голоса и патетическая энергия заключительных слов выдавали в нем образец изысканного вкуса. Закончив выступление, граф вздохнул и передал лютню Эмили. Чтобы избежать малейшего подозрения в манерности, она сразу начала петь, выбрав одну из популярных песен родной французской провинции. Вот только любимая мелодия так живо напомнила пейзажи и людей, среди которых она когда-то слышала эту песню, что от избытка чувств голос ее задрожал и сорвался, а пальцы утратили власть над струнами. Устыдившись слабости, Эмили неожиданно перешла к такой веселой и удалой песне, что не хватало лишь танца.

– Брависсимо! – дружно закричали восторженные слушатели, и песню пришлось повторить.

Среди последующих комплиментов голос графа звучал особенно настойчиво и не смолк даже после того, как Эмили передала инструмент синьоре Ливоне.

Затем граф, Эмили, Кавиньи и синьора Ливона исполнили несколько канцонетт в сопровождении двух лютней и нескольких других инструментов. Иногда инструменты внезапно стихали, и тогда голоса переходили от полного гармонии звука к едва слышному шепоту, но после глубокой паузы постепенно набирали силу, инструменты вступали один за другим, и, наконец, звучный хор вновь взмывал к небесам.

Тем временем уставший от музыки Монтони придумывал, как бы удалиться от компании в казино, и, воспользовавшись паузой, предложил вернуться на берег. Орсино бурно поддержал идею, но граф и другие господа столь же горячо выступили за продолжение прогулки.

Пока Монтони размышлял, как бы оправдаться перед графом, потому что только его считал достойным объяснения, мимо проплыла свободная гондола. Отбросив сомнения, Монтони использовал эту возможностью вернуться в Венецию и, поручив дам заботам спутников, вместе с Орсино уплыл. Эмили впервые провожала синьора с сожалением, так как видела в нем защиту, хотя и не знала, чего ей следует бояться.

Монтони вышел на берег на площади Сан-Марко и скрылся в казино.

Тем временем граф тайно отправил одного из слуг за собственной гондолой и музыкантами. Не зная, что он задумал, Эмили внезапно услышала бодрую песню приближавшихся гондольеров и увидела серебристое мерцание потревоженных веслами волн. Вскоре донеслись звуки инструментов, и воздух наполнился красочной гармонией. Гондолы встретились, гребцы обменялись радостными приветствиями. Граф объяснил свой замысел, и все общество перешло в его богато украшенную гондолу.