Удольфские тайны

Лодка остановилась возле портика большого дома, откуда немедленно вышел слуга и помог путешественникам сойти на сушу. Из портика они попали в величественный холл, а оттуда, поднявшись по мраморной лестнице, – в поразивший великолепием салон. Стены и потолок украшали фрески с историческими и аллегорическими сюжетами. С потолка на серебряных цепях свисали серебряные лампы, а пол покрывали яркие индийские ковры. Обивка мебели и шторы были выполнены из светло-зеленого шелка и украшены золотым шитьем. Из открытого балкона, выходящего на Гранд-канал, долетал свежий ветер. Вспомнив мрачный нрав Монтони и разговоры о его бедственном материальном положении, Эмили с изумлением смотрела вокруг: «Ах! Если бы Валанкур увидел этот дворец, то сразу бы успокоился и понял, что слухи о Монтони совершенно безосновательны».

Тетушка сразу приосанилась и приняла облик княгини, однако сам Монтони выглядел встревоженным и неуверенным и даже не обратился к супруге с торжественным приветствием.

Вскоре после приезда он приказал подать гондолу и вместе с Кавиньи отправился на карнавал. Мадам сразу погрустнела и о чем-то глубоко задумалась. Очарованная Венецией, Эмили пыталась развеселить тетушку, но та отвечала так недовольно и сердито, что вскоре оставила напрасные старания и подошла к окну, чтобы насладиться новыми яркими впечатлениями.

Прежде всего ее внимание привлекла группа танцоров на террасе внизу. Две девушки – одна с гитарой, а другая с тамбурином в руках – двигались с такой грацией и веселой легкостью, что были способны развеять даже мрачное уныние богини скуки. Вслед за ними показались фантастические фигуры, одетые гондольерами, менестрелями и неведомыми существами. Каждый из артистов пел свою партию в сопровождении нескольких негромких инструментов. Неподалеку от портика исполнители остановились, и Эмили различила стихи Ариосто[11]

– о войнах мавров против Карла Великого и горестях Орландо. Вскоре ритм изменился, и зазвучали мелодичные сонеты Петрарки. Магия поэтической печали сопровождалась итальянским темпераментом и волшебством венецианской ночи.

Эмили слушала долго, и постепенно ее душа наполнилась задумчивым вдохновением. На глазах выступили слезы, а воображение обратилось к Франции и Валанкуру. Эмили с сожалением увидела, что музыканты направились дальше, и попыталась поймать последние отзвуки волшебных песнопений. Когда же воцарилась тишина, она погрузилась в то задумчивое спокойствие, которое создают воспоминания о любимой музыке, прекрасном лунном пейзаже и утраченных навсегда дорогих людях. Только что отзвучавшая музыка оставила в душе такое же мягкое сожаление.

Вскоре ее внимание привлекла торжественная гармония звуков духовых инструментов, доносившаяся издалека. Заметив выстроившиеся вдоль края террас гондолы, Эмили накинула вуаль, вышла на балкон и увидела вдали нечто вроде процессии. По мере приближения хор духовых слился со звучанием других инструментов, а вскоре словно из глубин океана появились сам Нептун с воплощавшей его королеву Венецией, окруженные тритонами и морскими нимфами. Фантастическое великолепие этого представления в декорациях окружающих дворцов надолго сохранились в памяти Эмили.

Даже после ухода процессии она не избавилась от впечатления и так увлеклась размышлениями о жизни морских нимф, что едва не пожелала отвергнуть человеческий образ и, погрузившись в волны, разделить их судьбу. Как восхитительно жить вместе с сестрами среди коралловых рифов и хрустальных океанских пещер, слушая плеск воды и нежную музыку морских раковин! А после заката скользить по водной глади среди диких скал и вдоль уединенных берегов, куда приходит грустить одинокий путник!

Мечты прервало прозаическое приглашение к ужину, и Эмили улыбнулась как собственным фантазиям, так и резкому недовольству мадам Монтони, если бы она о них узнала.

После ужина тетушка долго сидела в ожидании мужа, Монтони все не возвращался, и, в конце концов, мадам удалилась отдыхать.

По пути в свою комнату Эмили с удивлением обнаружила анфиладу когда-то пышных, но теперь заброшенных пустых комнат, где, судя по всему, давным-давно никто не жил. В одних из них со стен свисали остатки выцветших обоев; в других сырость почти уничтожила фрески. Наконец она вошла в свою спальню – такую же просторную и пустынную, как и остальные, с высокими окнами, выходившими на Адриатическое море. Поначалу у Эмили сложилось впечатление унылой заброшенности, но вскоре вид Адриатики вселил иные, более радостные образы, в том числе и образ морской нимфы, которую Эмили недавно с удовольствием представляла. Желая избавиться от мрачных раздумий, она постаралась обуздать своевольные мысли и завершила день сочинением таких строк:

Морская нимфа