Уинстон Черчилль

Риббентроп писал в Москву, подыгрывая паранойе Сталина, что англичане и французы “пытаются вовлечь Россию в войну с Германией”. Это был точный повтор слов Сталина на восемнадцатом съезде партии. И немцы добились своего. Молотов предложил послу Германии Шуленбургу подписать пакт о ненападении. 16 августа Риббентроп передал Шуленбургу ответ Гитлера: “Германия готова заключить пакт о ненападении с Советским Союзом”. В отличие от неспешных англичан, германский представитель выразил желание прилететь на самолете “имея все полномочия фюрера”. Россия получала все потерянное по Версальскому договору.

Молотов вручил Шуленбургу проект договора о ненападении. Вечером 19 августа берлинское радио прервало музыкальную программу неожиданным для всего мира объявлением: “Правительство Рейха и советское правительство согласились заключить между собой пакт о ненападении. Рейхсминистр иностранных дел прибывает в Москву в среду, 23 августа для завершения переговоров”.

Разумеется, Советский Союз заплатит страшную цену. Но, как пишет У.Манчестер, “английское и французское правительства также сыграли жалкую роль. Если бы, скажем, Иден прибыл в Москву облаченным всеми необходимыми полномочиями - у Гитлера никогда не возникло бы шанса. Россия нуждалась в мире, каждый знал это, но (западные) демократия проявили нечувствительность”.

Если ликование Гитлера можно понять, то трудно объяснить удовлетворение польского лидера - полковника Бека. Педант по своим привычкам, он в эти десять последних дней мира буквально светился лукавством. Улыбка не сходила с его лица. Своему окружению он сказал, что достигнут большой успех. Он спас Польшу от коммунистов. Французский министр иностранных дел Бонне пишет в мемуарах о возникшем чувстве, что происшедшее означало “для Франции несчастье”.

В конце августа 1939 г. Черчилль гостил у своих французских приятелей в старинном замке. Подписание советско-германского пакта вынудило его вернуться домой. На пути в Лондон, он встретился в Париже с генералом Жоржем. Тот предоставил ему цифры, сопоставляющие мощь французской и германской армий. Результат этого экспозе произвел глубокое впечатление на Черчилля, он удовлетворенно сказал: “Вы их превосходите”. Генерал ответил: “Но все же у немцев очень сильная армия, и они не позволят нам нанести удар первыми”.

У Черчилля не было никаких сомнений, что Гитлер нанесет удар по Польше. Следовало воспрепятствовать быстрому падению Польши - иначе Германия будет иметь лишь один, Западный фронт. Франция может выставить до шести миллионов человек, но она не может конкурировать с германской индустрией. Следовало нагнать немцев там, где они были наиболее сильны - в научной организации производства. Концентрация сил решала все. Черчилль посетил границу на Рейне. С французской стороны висел гигантский плакат: “Свобода, равенство, братство”. С германской - “Один народ, один рейх, один фюрер”. На горизонте передвигались танки. Черчилль вспомнил о какой страстью он выступал в 1915 году в защиту “наземных крейсеров”. Тогда французские генералы смеялись от души и говорили, что английские политические деятели еще забавнее французских.

При всей внешней решимости французов Черчилль отчетливо видел, что “дух Марны” покинул французскую армию. Страна отличалась от той, что выстояла в 1914-1918 годах. Потеря 27 процентов населения от восемнадцати до двадцати семи лет нанесла ей незаживающую рану. Сильнейшая в мире (по представлениям своего времени) французская армия, имея перед собой многократно меньшие германские части, сидела за укрытиями из стали и бетона, не демонстрируя желания нанести удар. Собственно, немцы это предвидели.

По прибытии в Чартвел, Черчилль попросил генерала Айронсайда, только что вернувшегося из Польши, дать оценку польской армии. Айронсайд видел военные маневры поляков: мораль польских войск чрезвычайно высока и они готовы к борьбе. Айронсайд оставался в Чартвеле и наблюдал Черчилля в эти роковые дни. Тот, скрывая свое волнение, складывал из кирпичей кухню рядом с только что построенным своими руками коттеджем. Следовало думать и о личной безопасности - в стране насчитывалось по меньшей мере 20 тыс. человек, считающих себя нацистами, и Черчилль посчитал необходимым оградить свою семью - попросил частного детектива захватить пистолет и прибыть в Чартвел. Его собственные пистолеты были уже наготове. Никто не выходил на прогулку. У Черчилля было предчувствие миссии. Как пишет он в мемуарах, если война разразится, то главная тяжесть падет на него.