Уинстон Черчилль

К тому времени Черчилль уже не сомневался, что впереди война. Изучив речь Гитлера о денонсации германо-польского пакта, Черчилль написал в одной английской газете: “Ярость нацистской Германии поворачивается в направлении Польши. Цель выступления Гитлера очевидна - изолировать Польшу, оказать на нее интенсивное воздействие… Он очевидно полагается на тех людей в Великобритании, которые привыкли восклицать: “Кто будет воевать за Чехословакию?” Он надеется на то, что сейчас начнут кричать: “Кто будет воевать за польский коридор”? Он, видимо, не осознал той перемены, которая произошла в английском общественном мнении ввиду его предательского нарушения Мюнхенского соглашения”.

Из Москвы запросили о присылке чрезвычайного представителя, и Антони Иден предложил свою кандидатуру. У него были веские основания претендовать на участие в этой миссии - прежде он был министром иностранных дел, он встречался со Сталиным и, кажется, нашел с ним общий язык. Но Чемберлен избрал Уильяма Стрэнга, о котором Черчилль сказал: “Способный чиновник, не имеющий влияния за пределами министерства иностранных дел”. Черчилль считал, что Чемберлен допустил грубую ошибку, не поставив восходящую звезду британской политики Антони Идена во главе английской делегации. Второй ошибкой он считал назначение Стрэнга, чиновника без специальных полномочий, ничего не знающего о советской политической системе. И третье важнейшее обстоятельство - слишком долгий сбор делегации. Собственно, такую делегацию в Советский Союз надо было послать еще до Мюнхена. Он полагал, что Советский Союз с большой готовностью выступил бы за дружественную Чехословакию, с которой у него имелись достаточно тесные отношения, чем с Польшей.

Переговоры в Москве шли неспешно и никак не отражали экстренности причины, их породившей. Чемберлена и Галифакса устраивал их ход, они поощряли перерывы. Казалось бы, англичанам нужно было спешить хотя бы из-за полученной 7 июля 1939 года телеграммы из Рима, где Муссолини сказал британскому послу: “Скажите Чемберлену, что, если Англия готова сражаться за Польшу, Италия сомкнет штыки со своим союзником Германией”.

13 июля, спустя три месяца после советского предложения о переговорах, Черчилль написал в “Дейли мирор”, что не может быть извинений “необъяснимой задержке” в подписании договора между Москвой, Парижем и Лондоном. Премьер-министр же писал своей сестре: “Я настолько скептически отношусь к вопросу о ценности русской помощи, что не думаю, что наша позиция сильно ухудшится, если мы останемся без нее”. Группа англичан, сидевших на переговорах в Москве думала подобно Чемберлену и Галифаксу, что Красная Армия не такое уж большое приобретенье.

Не все англичане были столь самодовольны. Гарольд Макмиллан был поражен слепотой Чемберлена и его окружения, он считал их жертвами “искаженного представления о себе”. Они видели в Великобритании сверхдержаву, а в СССР - просящую сторону. Они с трудом оценивали опыт двух последних десятилетий: англичане были интервентами в России и они лишали Россию (согласно договорам) дореволюционных территорий. В то же время отношения СССР с Германией в межвоенный период периодически были очень тесными. В конечном счете, по словам У.Манчестера, “Британия и Франция не могли гарантировать Сталину мира - а Гитлер мог. Нацистско-советский пакт о ненападении означал бы мир для России, которая предпочитала остаться нейтральной, и означал бы возвращение территорий, без потери единого солдата Красной Армии, отданных Румынии и Польше, а также Балтийских государств, утраченных двадцать лет назад под давлением западных держав. Если он (Сталин) выбирал этот курс и (западные) союзники были бы разбиты, в конечном счете он мог оказаться перед Германией в одиночестве. Но к тому времени Гитлер мог быть мертв или свергнут, Германия могла потерпеть поражение. Соблазн избежать попадания в водоворот, выиграть время для вооружения, был огромным”.

Когда Сталин решил совершить поворот? Майский говорил Бусби, что решающим было 19 марта 1939 года, когда Лондон отверг предложение о “встрече шести” в Бухаресте. Черчилль признавал, что для него уловить этот момент невозможно, но до середины августа положение можно было спасти. Французы были более чувствительны. Посол Кулондр задолго до реальных советско-германских переговоров предупредил Кэ д’Орсэ, что СССР и Германия могут найти взаимопонимание и поделить Польшу между собой. 22 мая 1939 года он сообщил о словах Риббентропа: Польша “рано или поздно должна будет исчезнуть, поделенная между Германией и Россией. По его мнению, этот раздел тесно связан со сближением между Берлином и Москвой”.