Уинстон Черчилль

Сам Черчилль явился прямо из госпиталя только в день перемирия - 11 ноября, одев все свои одиннадцать военных наград - больше, чем у любого соперника. Но не медали волновали обнищавший Данди, а жестокая нищета. Слабость не отвратила Черчилля от двухчасовой пламенной речи, правда произнес ее он сидя. Не прошло и нескольких недель после потери аппендикса, как он потерял и место в парламенте - пролетарский округ Данди на выборах 15 ноября 1922 года припомнил ему и «крестовый поход против России» и неприязнь к лейбористам - проголосовал против него. Социальное было ему понятно: «Посмотрите как живут люди в этом бедном городе и вы многое поймете». Златоуст палаты общин потерял популярность у избирателей. За него голосовали лишь 8 тысяч человек (32 тысячи за победителя). Он впервые за 22 года проиграл и оказался на низшей точке своей политической карьеры. Самолюбие Черчилля было уязвлено, хотя и говорил все что нужно: «У меня нет ни малейшей тени сожаления, озлобления или горечи». Он явно чувствовал себя униженным и объяснял поражение на выборах тем, что был “далек от своей обычной физической формы”, и не признавал поражения своей политики. Король принес ему соболезнования. Личный секретарь Ллойд Джорджа заметил в дневнике, что “Уинстон выглядит настолько потерянным, что едва может говорить. Он думает, что мир приблизился к краху, по меньшей мере, его политический мир. Я думаю, что его карьера окончена”.

Для Черчилля было удивительным узнать, как много у него противников. Имея в виду именно это обстоятельство, он несколько раз подчеркнул публично, что никогда не участвовал в интригах, и что “все, что у меня есть, добыто лично мною”. Как будто повторилась драма 1915 года. Гость на его сорокавосьмилетнем юбилее отметил: “Уинстон достиг предела уныния, в течение вечера он едва мог говорить”. Симпатизирующая ему Марго Асквит дала рецепт смягчения психологического удара: “Писать и рисовать, и не восстанавливать против себя всех, не доказывать свою правоту всеми возможными способами. Сохраняйте друзей везде, где можете, и не теряйте ни одного. Если у Вас хватит терпения, и вы воспользуетесь вашим прекрасным темпераментом, сверкающим умом и действительно не мстительной натурой, вас ждет великое будущее”. Черчиллю ничего не оставалось, как следовать благому совету. В день своего 48-летия он выехал на французскую Ривьеру, где начал писать мемуары о первой мировой войне и где оставался до мая 1923 года. Один из друзей спросил его: “Уинстон, чтобы забыть о войне, я много рисую. Что вы делаете?” Черчилль ответил, что пишет книгу о войне. Художник не одобрил этого увлечения: “Это все равно, что раскапывать кладбище”. Черчилль: “Да, но при этом ожидая воскрешения”.

Он утешает жену: «Моя дорогая - я молю тебя не беспокоиться о деньгах… Чартвел будет нашим домом. Мы должны стараться прожить здесь много лет и предать его по наследству Рэндольфу. Автомобили сделают возможным оттуда возвратиться в политику или бизнес. А если я вернусь в политику. То мы будем жить на Даунинг-стрит».

За эти месяцы он много нарисовал и написал. У него было много мольбертов и исторических источников. В Каннах у него был секретарь и помощник, и он работал с фантастической скоростью, пока Клементина играла в теннис. Первый том «Мирового кризиса» начала печатать лондонская пресса. Написанная им история первой мировой войны еще раз показала окружающим, что перед ними личность самого крупного калибра. Стиль, грандиозность обзора, феноменальная память, энергичность изложения, оригинальность и проницательность суждений говорили об авторе не меньше, чем о предмете изложения. Масса документального материала, по меньшей мере, ослабила обвинения против него. Хорошая пресса способствовала его реабилитации. Но его ненавидели консерваторы (как ренегата), большинство либералов и, конечно же, лейбористы. Когда первый том мемуаров вышел в свет, Бальфур откликнулся так: “Я слышал, что Уинстон написал большую книгу о себе и назвал ее “Мировой кризис”. По выражению Росса Джеймса, “черчиллевская магия” переставала действовать на нацию. Противники Черчилля рассуждали о наследственном в его роду безумии. Невилль Чемберлен отметил, что Черчилль “предельно чувствителен для человека, постоянно атакующего других”. Доброжелатели высказывались примерно так (в данном случае лорд Дерби): “Я верю в способности Уинстона, но ему не хватает уравновешенности. Никто не знает, какого воздушного змея он запустит в следующий момент”.