Посол Гендерсон предпринял последнюю попытку остановить Гитлера - 23 августа 1939 года прибыл в Берхтесгаден с письмом Чемберлена. Гитлер был в одном из своих экстатических состояний. Если Британия не остановит поляков, он примет контрмеры. Немного успокоившись, он сказал Гендерсону, что ему “уже пятьдесят лет” и он предпочел бы начать войну сейчас, чем тогда, когда ему будет пятьдесят пять или шестьдесят лет. “На этот раз мировая война проиграна не будет”. В качестве официального ответа Чемберлену он заявил, что условием германского рейха является решение проблемы Данцига и польского коридора. Безоговорочные же гарантии Англии Польше Гитлер оценил как “поощрение волны ужасающего терроризма против миллиона с половиной немцев, живущих в Польше”.
Полякам дали несколько дополнительных дней мира итальянцы. Утром 25 августа Муссолини получил письмо Гитлера, в котором тот уведомлял, что намерен действовать против Польши “немедленно”. Гитлер был уверен в своем союзнике, подписавшем “стальной пакт” лишь три месяца назад. Однако Муссолини на этом этапе не желал выступать. Им владел страх перед войной, к которой Италия готова не была. Вечером этого же дня Гитлер читал ответ своего итальянского союзника: “Италия не в состоянии противостоять нападению, которое французы и англичане направят преимущественно против нас”.
Немцы назначили новую дату - 1 сентября 1939 года. Мир еще не знал, сколько дней отделяет его от войны. Черчилль без устали работал над “Историей англоговорящих народов”. Сейчас ему нужны были примеры мужества. Когда испанская армада устремилась в 1598 году к Британским островам, писал Черчилль, королева Елизавета обратилась к собранной в Тильбери армии: “Пусть боятся тираны. Моя главная сила и опора заключается в лояльных сердцах и доброй воле моих подданных; и поэтому я пришла к вам, как вы видите, полная решимости, чтобы среди горнила битвы жить или умереть вместе с вами, лечь за моего бога, за мое королевство, за мой народ, мою честь, мою кровь - пусть они будут даже в пепле”. Октябрьским утром 1805 года адмирал Нельсон, видя, что франко-испанский флот у Трафальгара превосходит англичан, спустился в каюту флагмана “Виктория” для молитвы: “Пусть великий Бог, которому я молюсь, дарует моей стране на благо Европы великую и славную победу… пусть его благословение падет на мои усилия верно служить моей Родине”. Флоты сближались и над “Викторией” взвился сигнал: “Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг”. Так вели себя герои его страны в минуту роковой опасности. Так должны были вести себя англичане в час опасности, нависшей в 1939 году, перед началом войны, в которой погибнет 357 тысяч британских подданных.
Гитлер попытался в последний раз нащупать слабое место англичан. Он обратился к Лондону с шокирующим предложением “заключить союз с Германией”. Одно лишь рассмотрение подобного предложения разрушило бы доверие к Британии во Франции, Польше, Румынии, Турции, Греции, и это становилось все более важным - в Соединенных Штатах. Лишь сугубая брутальность фюрера оттолкнула посла Гендерсона - этого крайнего сторонника умиротворения: когда Гитлер 29 августа потребовал посылки в Берлин польской делегации для ведения переговоров, посол ответил - “это диктат”. Посредником попытался выступить и римский папа. Но в Лондоне наконец-то возобладало мнение, что дипломатические шаги Гитлера “полностью лишены смысла”.
Глава четвертая
МИР МЕЖДУ ВОЙНАМИ
В период значительных политических осложнений для правящей коалиции Черчилль становится все более известным оратором. Даже в высшей степени одаренный Ллойд Джордж не мог выдержать сравнения с Черчиллем. Его мастерское владение речью проявилось прежде всего в палате общин, на том форуме, где шесть столетий подряд культивировалось ораторское искусство. Никто не знал тогда, каких усилий стоило Черчиллю достичь этого мастерства. 8 февраля 1922 г. он впервые выступил в палате общин без предварительной работы, без специально заготовленного текста. Он не рисковал так выступать на протяжении всех предшествующих 18 лет пребывания в Вестминстерском дворце. Все прежние экспромты тщательно готовились заранее. Теперь Черчилль убедился в своем ораторском всевластии. Он так описал свои новые впечатления Клементине: “Это был настоящий большой успех: никаких забот, никакой работы, совершенно приятный опыт. Я думаю, что достиг свободы в искусстве дебатов и в дальнейшем надеюсь меньше тратить время на предварительную подготовку”.