Уинстон Черчилль

Справедливо будет сказать, что эта речь будет жить до тех пор , пока будет существовать английский язык. Это было ясно уже многим современникам. Никольсон считал ее “лучшим, из слышанного мной”. Дальтон нашел ее “величественной, мрачной и исполненной решимости”. И даже известный своим критицизмом член палаты общин Рейт сказал, что хотел бы быть автором этой речи. Ее транслировали по Би-би-си в исполнении диктора. Спиэрс во Франции пришел к заключению, что данная речь утвердила Черчилля в роли “высшего лидера, который дал каждому из нас импульс, которого мы долго ждали”, он дал английскому народу “ключевое слово, значение которого только мы можем оценить, оно связало нас внутренним взаимопониманием”. Вита Сэквил-Вест написала своему мужу Гарольду Никольсону, что эти слова “заставляют трепетать (не от страха) людей… Этот огромный массив мощи и решимости - как огромная крепость”. Черчилль говорил стране, что она не выстоит лишь в случае утери решимости. Как во времена Армады, наполеоновских войн, битв при Кресси и Азенкуре страна должна обратиться к лучшему в себе. Пусть она скажет миру, что не будет первым поколением британцев, согласных быть рабами. Физически у Британии не было шансов совладать с целым континентом, но правое дело должно возобладать -это и было послание Черчилля своему народу, призыв к лучшем и гордому в их душах.

Капитуляция Франции означала, что Англия в одиночестве противостоит ставшему коричневым континенту. Тон писем и речей Черчилля мрачен. Генерал Спиэрс беседует с ним в ранние часы утра: “Я не мог оторвать глаз от огромной ссутулившейся фигуры в черном. Сильный свет из-за зеленых теней делал его бледное лицо более бледным, чем обычно. Впервые в моей жизни я увидел Агонию Гефсиманского Сада, что такое нести одному неизмеримую ношу. Впервые в моей жизни я слышал от него слова, близкие к отчаянию”. Лишь временами у Черчилля начинает брезжить надежда. Ею он делится только с ближайшими доверенными лицами. Так в письме премьер-министру Южной Африки он пишет: “Нельзя исключить возможности того, что Гитлер повернет на восток. Возможно, что он попытается это сделать, даже не предприняв попытки нанести поражение Англии”.

Немцы перед решающей битвой попытались добиться желаемого дипломатическим путем. У. Ширер вспоминает о последнем публичном выступлении Гитлера, которое он видел 19 июля 1940 г.: «Гитлер, которого мы видели сегодня вечером в рейхстаге, предстал завоевателем и, сознавая это, настолько искусно владел умами немцев, что непоколебимая уверенность завоевателя великолепно сочеталась с почтительным смирением… Из Британии, - сказал он, - я слышу сегодня только один крик - не народа, а политиканов - о том, что война должна продолжаться… Я не знаю, есть ли у этих политиков четкие идеи относительно того, каким должно быть это продолжение войны. Они заявляют, что будут продолжать борьбу, даже если Великобритания погибнет, они ее будут вести тогда из Канады. Мне трудно предположить, как они представляют себе переход всех англичан в

Канаду. Видимо, только те джентльмены, которые заинтересованы в продолжение войны, уйдут туда. Я боюсь, что народ останется в Британии, и он, несомненно, будет видеть войну иными глазами, чем их так называемые лидеры в Канаде…. Мистер Черчилль должен хотя бы единожды поверить моему предсказанию, что великая империя будет разрушена. Мистер Черчилль будет к тому времени в Канаде, куда несомненно уже отосланы деньги и дети тех, кто принципиально заинтересован в продолжении войны.”

Гитлер, выступая в рейхстаге, предложил своему заклятому островному противнику следующее: “Я не вижу причин, по которым эта война должна продолжаться. Мне было бы печально видеть жертвы, которых она потребует”. В зале, свидетельствует Ширер, господствовало убеждение, что англичане примут великодушное предложение фюрера. Гитлеровская Германия сделала серию предложений, адресованных Лондону. Но, если у Черчилля и были колебания, он их сумел преодолеть. 20 июля 1940 г. министр иностранных дел Британии заявил, что его страна никогда не капитулирует перед Гитлером. Решимость Черчилля отрезвляюще подействовала на Берлин. ”Немцы отказывались верить своим ушам, свидетельствует Ширер, - Вы что-нибудь понимаете? - кричал мне один из них. Казалось, он оцепенел. “Вы в состоянии понять этих английских дураков? Теперь отклонить мир? Да они просто с ума сошли!”

Психологическая атака немцев не удалась. Министр иностранных дел Италии Чиано поделился в дневнике своими впечатлениями: “Когда негативная реакция английского правительства дошла до сознания германских руководителей, она породила среди них плохо открытое разочарование”. У Гитлера исчезли иллюзии, которыми он себя тешил. Стало ясно, что Англия будет сражаться до конца.