Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Профессор Питер Кларк, подробно изучавший вопросы создания тетралогии, указывает на еще одну причину, которая сказалась на падении авторского интереса к тексту последних двух томов. В близком окружении Черчилль не раз повторял, что завершение книги не составит для него большого труда. Он будет выпускать по тому ежегодно, в спокойном режиме выполнив свои обязательства перед издателями. Но в реальности то, что представлялось размеренной творческой прогулкой, превратилось в стремительный бег с препятствиями[253]. Если судить по предисловиям, то временной промежуток между завершением первого и второго тома составил меньше восьми месяцев, второго и третьего — три с половиной месяца, третьего и четвертого — полтора месяца. Согласитесь, даже для более молодого автора это были довольно жесткие сроки. Стоит ли удивляться, что третий и четвертый том удостоился гораздо меньше авторского участия, чем предыдущие.

Неоднозначным выглядит и подключение автора. Дикин считал, что его патрон тешил себя иллюзией, будто его собственные незначительные правки представляют большую ценность. По его мнению, Черчиллю «не хватало энергии для обработки огромного количества материала» и он «не способен уловить ритм повествования». Черчилль тоже признавал, что он уже не тот. Показывая друзьям главы про Вильгельма Завоевателя, он с сожалением отмечал, что «сейчас уже не может так писать». Он жаловался на «постоянную слабость», «отсутствие физической энергии» и нежелание заниматься чем-либо[254].

Особенно сильно перечисленные ограничения сказались на последних двух томах. Эшли считал третий и четвертый тома более удачными и «привлекательными для чтения». Свою позицию он объяснял тем, что в них описаны события и личности, представлявшие для автора гораздо больший интерес, чем древняя история или Средневековье[255]

. С этим доводом трудно спорить, особенно когда речь заходит о наполеоновских войнах или Гражданской войне в США, не говоря уже о Мальборо, эпоха которого рассмотрена в начале третьего тома. Но в остальном Эшли выдает желаемое за действительное. Именно в последних двух томах, не считая указанных эпизодов из истории США и грандиозной персоналии Наполеона, личное участие Черчилля в работе над книгой носило отстраненный характер.

Слабость третьего и четвертого томов, или, если сказать более деликатно, выявленные отличия, наводят на мысль, что поставленная в 1932 году цель идеологического и исторического обоснования полноценности англо-американского союза не была достигнута. Черчилль ссылался на «общий язык, похожие законы и процессы, приведшие к формированию двух наций и позволившие заложить уникальную основу для нашего сплочения и сотрудничества»[256]. Комментируя это высказывание, Морис Эшли считает, что, упоминая «общий язык, законы и процессы», Черчилль рассуждал в плоскости памятных и хорошо ему знакомых еще со школы эпизодов — подписания Великой хартии вольностей, подготовки Петиции о правах, проведения Славной революции 1688 года. Оставляя за рамками литературу и искусство, он концентрировался на близких ему областях политики и войны

[257].

Описание американской истории передает авторские мысли, некоторые из которых выражены с афористичной четкостью: «В Соединенных Штатах политики всегда вызывали у одних фанатическую преданность, а у других — резкую антипатию, и порой эти чувства преобладали над всякими другими соображениями»[258]

. Но в целом, ни в войне, ни в политике Черчиллю не удалось показать единения. Да и с литературной точки зрения нашего героя подвела реализация. Последний том, который должен был продемонстрировать союз Британии и США, превратился в параллельное описание истории двух стран с точками пересечения в противостоянии друг с другом. К тому же историю США Черчилль интерпретировал неверно. По мнению профессора М. Вайдхорна, автор ошибался, отводя Британии исключительное влияние на создаваемое в конце XVIII столетия на американском континенте новое государство. Он просто «не понял американскую цивилизацию», которая опиралась не столько на британские, сколько на европейские ценности; а впоследствии США отказались даже от них, пойдя своим курсом[259].

На то, что поставленная цель так и не была достигнута, обратили внимание уже современники автора, правда, не все из них увидели в этом негативную сторону. «Не знаю, следует ли нам радоваться или, наоборот, расстраиваться в том, что Черчиллю не удалось написать книгу, которую он намеревался написать, книгу, которая позволила бы улучшить англо-американское взаимопонимание», — замечал Морис Эшли[260]. Возможно, произведение стало от этого только лучше? Явное обоснование конкретной идеи с рассмотрением всех фактов через призму заданного императива не всегда идет на пользу творческому результату, часто приводя к схематизму и упрощениям.