Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Завершая англо-американскую тему, отметим, что неудача в реализации первоначального замысла объяснялась не только физической и интеллектуальной усталостью автора. Свое влияние на результат оказали и более глубокие факторы. Во-первых, патриций Черчилль не слишком подходил для описания общества, изначально построенного на чуждых британской аристократии принципах. Во-вторых, против него выступило время. Права была Марина Ивановна Цветаева (1892–1941), заметив однажды, что «успех — это значит успеть». Черчилль, за которым закрепилась репутация «молодого спешащего человека», всегда торопился. Но в случае с последним произведением стремительное время обогнало его. Он начал работу над книгой слишком рано, а завершил — слишком поздно. Когда в начале 1930-х годов у него появился замысел нового сочинения, он не был готов к его осуществлению. Не был готов как физически — написание «Мальборо» отнимало все время и силы, так и ментально — он просто не созрел для убедительного обоснования необходимости укрепления англо-американского сотрудничества. Понимание того, насколько важным для его страны станет объединение сил с прежней колонией, придет к Черчиллю позже, в годы войны. Когда же тетралогия будет завершена и начнется ее публикация, момент также окажется упущенным. Многое изменилось за прошедшие двадцать лет: изменилось место Британии в мире, изменилось место США, изменился характер их взаимоотношений, в которых больше не было места паритету. Поэтому из кузнеца союза англоязычных стран труд Черчилля превратился в панегирик величия Британской империи, а за самим автором еще больше закрепилась репутация империалиста — последнего среди фигур подобного масштаба в британской истории.

В своей книге Черчилль открыто придерживается концепции величия Британии, которая представлена главным защитником гражданских свобод и прогресса. При этом автора не смущает, что для восхваляемой им борьбы за свободу и распространение прогресса его страна нередко обращалась к жестокой колониальной политике. Он рассматривает колонизацию, как двигатель прогресса. «Взгляд Цезаря пронзал века, и там, где прошли его легионы, обустраивалась цивилизация», — пишет автор[261].

На примере Цезаря Черчилль придает универсальный характер выдвигаемой системе ценностей. Но в целом, колонизация других стран представляется ему оправданной только в тех случаях, когда реализуется британскими политиками. Для остальных — это уже порабощение и диктатура. Даже высоко чтимому им Наполеону, наводящему военными методами порядок в Испании, достается в этой связи. Ведь не понял же император французов жителей Пиренейского полуострова, которые «предпочитали неуправляемость собственного правительства рациональному правлению, навязанному извне». Чем отличается Индия от Испании, Черчилль не поясняет, но в отличие от французского императора, притеснявшего испанский народ, британские колонизаторы принесли на субконтинент блага современной цивилизации, подведя черту под индийским «кровопролитием, тиранией и анархией». В своей апологии британского империализма Черчилль доходит до настоящей софистики, находя утешительные слова даже для такой неприглядной стороны этого движения, как рабство. «Большая часть рабов, — заявляет он, — адаптировались к условиям своей жизни, которые, хотя и выглядели одиозно, в физическом отношении представлялись менее жестокими, чем у африканских варваров»[262]

.

По мнению Джона Пламба, акцент на Британской империи и многовековой британской истории составляет главную ценность написанного Черчиллем четырехтомника. В своей рецензии для Daily Telegraph, подготовленной после публикации третьего тома, Пламб отмечал, что «это произведение останется в истории; оно останется не потому, что написано сэром Уинстоном, оно останется из-за присущих ему положительных свойств <…> и в еще большей степени оно останется потому, что отражает мысли и чувства англичан о своем прошлом, выраженные в момент зенита их империи»

[263].

Восторженная оценка Пламба была одним из многих голосов, прозвучавших в хвалебном хоре рецензентов. Дж. П. Тэйлор преподнес первый том, как «одно из самых мудрых, самых увлекательных из когда-либо написанных сочинений на историческую тему», в Baltimore Sun

книгу Черчилля назвали «настолько же драматичной, благородной и трогательной, как и все созданное этим автором», a New York Times расценил последнее сочинение британца, как «наследие человека, обладающего сверхчеловеческой энергией и величайшей интеллектуальной мощью»[264]. Вряд ли подобное единодушие было связано лишь с положительными чертами обсуждаемого произведения. Пройдя за двадцать лет путь от заднескамеечника палаты общин в момент начала работы над книгой до национального героя во время ее публикации, Черчилль второй половины 1950-х годов уже сам начал превращаться в миф, окруженный почитанием, любовью и преклонением. Со временем запах фимиама стал улетучиваться и место дифирамб занял анализ.