Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Кто побеждает

Силой, тот побеждает врага лишь наполовину[321]

.

По мнению Черчилля, негативные последствия, связанные с кровожадностью и решением вопросов лишь при помощи силы, объясняются тем, что жестокость вызывает месть, сеет страх и порождает ненависть. Гораздо лучше, когда правитель использует не силу, а свой авторитет. В этом случае его решения воспринимаются, как «здравые и благоразумные». Но проблема заключается в том, что, как выразился Черчилль, «почтение — недостаточный инструмент для эффективного управления». Поясняя свою мысль на примере государственного управления в Шотландии, он указывает на нехватку в этой стране «средства слияния классов, которые в Англии были найдены парламентом» и отсутствие «института мировых судей» или чего-то похожего «на систему правосудия, введенную Плантагенетами» в Ирландии[322].

Обратим внимание на использованный термин «институт». Значение этого термина настолько огромно, что дало название отдельной теории — институциональной. Частично эта теория уже была рассмотрена в первой главе. Остановимся на ней еще раз, проанализировав взгляды Черчилля в свете ключевого понятия институциональной теории — легитимности, под которой понимается правомерность, допустимость, оправдание определенного действия на основе его соответствия ожиданиям и ценностям.

Решение или действие, которое противоречит существующим традициям, введенным нормам и принятым правилам, клеймится как нелегитимное и вызывает отторжение. При таких условиях даже добытые силой достижения зиждутся на неустойчивой почве и попадают под риск быть сметенными оправданным в глазах общественности потоком реакции. Даже во времена кризисов, междоусобиц и периодов варварства все равно продолжает «существовать влиятельное общественное мнение и моральные устои, сохраняются почитаемые всеми обычаи». Рассматривая кровавые эпизоды Гражданской войны 1640-х годов, Черчилль обращает внимание, что «те, кто обладал неодолимой физической силой, пришли к убеждению в неспособности дать безопасность и уверенность». Народ взывал к «закону и традициям». «Закон и обычай значили очень многое для всех классов, богатых и бедных», — признает автор. Поэтому, мудрые правители старались обеспечить законное основание своим действиям. «Даже в те далекие дни, — указывает автор при описании нормандского завоевания, — агрессоры нуждались в оправданиях». Нуждались они в них и после. Симон де Монфор, возглавивший борьбу баронов против Генриха III и захвативший власть, старался «придать революционному урегулированию видимость законности», для чего собрал представителей графств и городов, прообраз парламентского института. Эдуард I пошел еще дальше, превратив «законность, часто понимаемую формально вплоть до мелочей», в оружие, которое «он часто и с охотой брал в свои руки». Оправдание нужно не только отдельным лицам, но и целым группам и большим формированиям. Например, армии, которой в разное время приходилось защищать как свои подвиги и провалы, так и само свое существование. «Армейским командирам постоянно требовалось отыскивать какого-то врага, — проницательно замечает Черчилль, — в противном случае в них никто не нуждался бы»[323].

В те времена, которые описывает британский политик, ни правители, ни мыслители, не знали институциональной теории, но они достаточно хорошо понимали значение легитимности в оправдании и защите собственных поступков. Понимали они и то, что легитимность не является абсолютной, она может быть оспорена и нейтрализована более высокими правами. И такие споры случались, причем довольно часто. Например, сменивший на престоле Елизавету I король Яков I Стюарт вступил в противоборство с парламентом по вопросу парламентских привилегий и королевских прерогатив. На стороне короля была доктрина божественного права, парламентже опирался на силу древнего обычая. Когда Генрих VIII решил развестись с Екатериной Арагонской (1485–1536), он использовал распространенный прием — поставил под сомнение законность своего брака. Для повышения легитимности своего решения он обеспечил составление запросов в ведущие университеты Европы относительно правомерности действий английского монарха. Уважаемые всеми учебные заведения Парижа, Тулузы, Падуи, Феррары, Павии, Оксфорда и Кембриджа подтвердили правоту короля. На последовавшем собрании парламента, где рассматривался вопрос о королевском разводе, были представлены отзывы двенадцати иностранных университетов, а также предъявлены «сотни» книг, в которых ученые мужи на разный лад соглашались с точкой зрения короля и признавали, что его брак не может считаться законным. В конце концов Генрих добился своего бронебойными таранными ударами и разрывом с Ватиканом, но маневр с университетами и книгами был необходим для «влияния на общественное мнение»[324].