Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965

Затем, 23 июня, всего через две недели после коронации королевы, Черчилль, вставая из-за обеденного стола в «номере 10», упал в кресло, не в силах встать, и его речь стала неразборчивой. Поначалу Колвилл решил, что премьер-министр слишком много выпил. Колвилл, Кристофер Сомс и Клементина уложили Черчилля в постель и вызвали лорда Морана, которому понадобилось всего несколько минут, чтобы заключить, что у его пациента случился инсульт. Когда на следующее утро Черчилль, бледный, но восстановивший подвижность, проводил заседание кабинета, никто из присутствующих не заметил ничего необычного. В тот день Моран отвез премьер-министра в Чартвелл. На следующий день его состояние настолько ухудшилось и продолжало ухудшаться, что врачи решили, что ему осталось жить несколько дней. У него отнялась левая сторона тела, и он потерял способность сжимать руку в кулак. Моран заключил, что «тромбоз, очевидно, распространяется», но не стал прямо говорить об этом Черчиллю. Доктор назначил постельный режим – никаких совещаний кабинета, никаких ответов на вопросы в палате общин, никакой встречи на Бермудских островах. Моран составил врачебное заключение, указав диагноз «нарушение мозгового кровообращения». Рэб Батлер и Черчилль вычеркнули эту фразу. В опубликованном бюллетене состояния здоровья было просто сказано, что премьер-министру требуется передышка от тяжелых обязанностей. Так начался почти двухмесячный период замалчивания, который был бы невозможен с нынешним развитием средств массовой информации. За эти месяцы здоровье Черчилля постепенно поправилось. В особо тяжелый момент он сказал Колвиллу, что сложит полномочия в октябре, поскольку потерял «вкус» к работе и считает, что мир находится в «отвратительном состоянии». Он сказал, что его угнетают мысли о водородной бомбе[2405].

Но затем он передумал уходить в отставку. Руководствуясь логикой, понятной только ему одному, сказал всем, кто считал, что он должен уйти в отставку по состоянию здоровья – Клементине, коллегам по кабинету министров, лорду Морану, – что уходить надо не тогда, когда он болен, а когда выздоровеет. Он сказал Морану, что для ускорения процесса выздоровления отказался от бренди, заменив его «Куантро»[2406], и перешел на более легкие сигары.

Он много читал. Среди прочитанных им в этот период книг были «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте, «Финеас Финн» Троллопа, «Кандид» Вольтера, «Грозовой перевал» Эмили Бронте, «1984» Оруэлла, книги С.С. Форестера. Он редактировал свою «Историю англоязычных народов». Он гонял по лужайке крокетные шары – больше от досады на свое состояние, чем из любви к игре[2407]

.

В начале июля перспектива приезда Эйзенхауэра в Британию, идея, вероятно, зародившаяся в воображении Черчилля, подняла ему настроение. На самом деле Эйзенхауэр следовал по стопам президентов Трумэна и Рузвельта, которые никогда не приезжали в Лондон. Он очень огорчился, когда в конце месяца понял, что Эйзенхауэр не собирается приезжать в Британию и не разделяет его мнения по поводу потепления в отношениях с Россией. На выборах должны были победить демократы, сказал Старик Колвиллу и добавил, что Эйзенхауэр «слаб и глуп»[2408].

Постепенно возвращалась способность ходить и говорить. Он обрадовался, когда 27 июля узнал о том, что подписано перемирие, положившее конец войне в Корее. Но празднований по случаю дня победы не было: Запад не победил, а китайцы с северными корейцами могли в любой момент нарушить перемирие. Вечером он сказал Морану, что возможность заключения мира была в пределах досягаемости до удара: «Чарльз, если бы только у меня были силы. Я в некотором роде пережиток. Рузвельт и Сталин умерли. Остался только я»[2409].

Иден, сам больной, навестил Черчилля в августе, в то время как Рэб Батлер работал до изнеможения, выполняя обязанности Идена и Черчилля. Колвилл заметил, что Идена, казалось, занимала только одна мысль: «Когда я возьму в свои руки бразды правления?» Однако Иден понимал, что он не переедет в «номер 10», пока существенно не поправит здоровье. Визит Идена был визитом члена семьи, поскольку в прошлом году он женился на дочери Джека Черчилля, Клариссе, и стал Черчиллю племянником по свойству. Но родственная связь не гарантировала теплых отношений. Черчилля обижали и возмущали явные притязания Идена. Старик сказал Колвиллу, что чем энергичнее Иден пытается вытеснить его, тем дольше он не будет уходить[2410]

. За три месяца Черчилль провел всего три заседания кабинета и почти не бывал в «номере 10». В конце августа он вернулся. Однако еще один из его консультирующих врачей, невропатолог с говорящей фамилией сэр Рассел Брейн (brain – мозг), сказал лорду Морану, что сомневается, сможет ли Черчилль когда-нибудь снова выступать с речами и отвечать на вопросы в палате общин[2411].