Ухожу от тебя замуж

В общем, Соня поступила на работу в местную больницу, тепло простившись с сотрудниками кафедры и обещав, если муза науки вдруг ее посетит, сразу оформить соискательство.

Готовясь к новой работе, Соня мечтала, как она, старательная молодая специалистка, впитавшая в ординатуре все передовые достижения, делится ими с местными докторами, а они, в свою очередь, становятся ей мудрыми наставниками, помогают освоиться и сообщают те тонкости профессии, которые приходят только с опытом.

Реальность ничего общего не имела с этими хрустальными грезами. Во-первых, доктор Ивлиев, заведующий отделением и непосредственный начальник, и без Сони прекрасно знал о последних тенденциях в хирургии и фундаментальная подготовка новой сотрудницы на него не произвела ни малейшего впечатления. Когда Соня завела речь о цикле Кребса, Ивлиев кратко сообщил, на чем он этот цикл крутил, и больше к теме метаболизма не возвращался.

Соня могла знать назубок все биохимические реакции и черепные ямки, а могла не знать абсолютно ничего, главное, чтобы она писала истории болезни и занималась больными, коих у нее теперь стало не трое-четверо, как в ординатуре, а двадцать пять человек, а иногда и больше. Да и само понятие курации больных здесь имело совсем другой смысл, чем в ординатуре. Там нужно было досконально изучить клинический случай, поднять соответствующую литературу, доложить о пациенте на обходе, записать указания профессора и исполнять их. На новой работе решение следовало принимать самостоятельно. Ивлиев делал обход раз в неделю, а в остальные дни смотрел только вновь поступивших и температурящих. Соня пыталась работать как привыкла, готовила для заведующего подробные доклады по каждому больному, но он всякий раз прерывал ее примерно на третьей фразе: «Ваше решение?» – и Соня терялась, медлила с ответом. В большинстве случаев она знала, как следует поступить, но была убеждена, что больной имеет право лечиться так, как считает нужным опытный хирург с полувековым стажем (к моменту поступления Сони на работу Ивлиеву уже исполнилось семьдесят), а не как думает вчерашняя выпускница мединститута.

Ивлиев бранил ее, говорил: «Рука должна следовать за мыслью» – и так закатывал глаза под густыми седыми бровями, что Соня чувствовала себя последней тупицей и двоечницей. Особенно тяжело давались дежурства, когда она оставалась совершенно одна и не могла спросить совета даже у Литвинова, который был человек корыстный и разгильдяй, но не дурак. Оставшись наедине с больным, Соня приходила в ужас: есть тут острая хирургическая патология или нет? А если есть, то какая именно? Оперировать или наблюдать? Возможная ошибка так пугала Соню, что она то и дело вызывала из дому заведующего или Литвинова для консультации. Ивлиеву это быстро надоело, он припомнил известную сказку про мальчика и волков и категорически заявил, что не намерен выполнять больше Сонину работу и чем подрываться по ночам утирать сопли своему никчемному доктору за бесплатно, лучше он возьмет себе ее дежурства, да и все.

И Соня боролась с собой, как алкоголик в завязке, чтобы не поддаться искушению и не набрать номер начальника, когда диагноз и лечебная тактика вызывали у нее сомнения. Воспоминания о промахах (за время работы она пропустила один аппендицит и не распознала одну перфоративную язву) будто каленым железом жгли ее сердце. Не лучше дело обстояло и с оперативной техникой. Соня встала к хирургическому столу довольно поздно, только на шестом курсе, но хирурги с удовольствием брали ассистировать исполнительную и умненькую девочку, им нравился ее восторженный вид, поэтому Соне охотно объясняли, что к чему, и даже давали самой что-нибудь поделать, и дома она много тренировалась, вязала узлы и вышивала гладью с помощью иглодержателя и пинцета, так что быстро сравнялась по мастерству с сокурсниками и в чем-то их даже обогнала. Только раньше рядом всегда находился опытный хирург, наставник, и даже если ей давали оперировать самостоятельно, каждое движение было одобрено и согласовано.

Теперь стало совсем иначе. На плановых операциях ей ассистировал Литвинов, он безучастно держал крючки и мечтал о своих нетрудовых доходах, нимало не интересуясь, что творится в ране. По экстренке выходило еще хуже: Соне приходилось брать в ассистенты дежурного травматолога, и то получалось это не всегда. Травматологи – люди грубые и беспринципные, они всеми силами отлынивали от обязанностей ассистента, особенно Бобров. Как только Соня приглашала его в операционную, у него тут же образовывалось срочное гипсование, и он гипсовал, и гипсовал, и гипсовал, и являлся ровно на этапе зашивания кожи, энергично вбегал в операционную, мол, готов помочь. Хирурги называли этот ритуал «прием Боброва». К счастью, сестры были опытные и умели работать за ассистента.