Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Весьма показательной для понимания и гоголевских взглядов, и умонастроений тогдашнего малороссийско­го общества является ремарка, сделанная им мимоходом по поводу галицких народных песен: «между ними есть множество настоящих малороссийских» [234]. То есть Гали­ция и галицкие русины виделись тогда малороссиянам чем-то внешним, вроде бы и близким, но одновременно не вполне своим (как на рубеже ХУ111-Х1Х веков виделась в России Малороссия).

Да, Гоголь «ощущает», что пространство к западу от Днепра и до гор составляет некое общее целое. Колдун, которого высшей силой несло в Карпаты, чтобы там свер­шилась над ним та самая страшная месть, трепеща перед ней, хотел бы «весь свет вытоптать конём своим, взять всю землю от Киева до Галича, с людьми, со всем, и затопить её в Чёрном море» (заметим, что Малороссия не была впи­сана в это подлежащее уничтожению пространство). Зна­ет Гоголь и то, что живёт там народ русского корня, свои: «Ещё до Карпатских гор услышишь русскую молвь, и за го­рами ещё, кой-где, отзовётся как будто родное слово»

[235].

Такой пространственный образ — не плод «ошибок» Го­голя в географии или незнания им истории. Наоборот, на­бросок дан очень верно. Гоголь вообще высоко ценил гео­графию и считал её изучение одним из важнейших условий не только познания мира и своего Отечества, но и станов­ления мыслящей личности вообще. Знал он, как выглядит черноморская береговая черта, как расположены Карпат­ские горы; точно (для знаний тех лет) описаны им запад­ные этнические границы русского (в широком смысле это­го слова) ареала — вплоть до Закарпатья. Это и немудрено, ведь первыми директорами нежинской гимназии были именно карпатские русины: В. Г. Кукольник (отец соучени­ка Гоголя и очень популярного в те годы писателя Нестора Кукольника) и И. С. Орлай, в числе ряда других своих зем­ляков переселившиеся в начале XIX века из Австрии в Рос­сию и поступившие на русскую службу.

Иван Семёнович Орлай (1770-1829 гг.) увлекался исто­рией своего края, и уж, конечно, его подопечные не могли не знать о ней. В 1804 году в журнале «Северный вестник» Орлай опубликовал свою статью «История о карпатороссах» — первую в России работу о прошлом Карпатской земли. Он же ввёл этноним «карпаторосс», закрепившийся в России, а затем и на самом Закарпатье, стремясь тем са­мым подчеркнуть национальное и культурное единство своих соплеменников с Русским миром и Россией — «древ­ним отечеством своим». «Отгороженные в смутные време­на от матери своей России россияне населяют из древних времён Карпатские горы... Яко ветвь, отсечённая от древа своего, хотя и были они пренебрегаемы несколько веков, и даже летописателями русскими оставлены в забвении; но одушевляясь чувствованием изящного своего начала и величием народа, коего суть отрасль. прославляли имя россиян», — писал об этом Орлай [236].

Взгляд на Россию как на свою историческую родину, а на жителей Северной и Южной (и в том числе Карпатской) Руси как на две части одного русского народа, был общим местом в мировоззрении подавляющей части карпаторусской интеллигенции. В том числе тех её представителей, которые переселились в Россию и оставили заметный след в российской науке и образовании. Вот потому-то и знал Гоголь, что «и за горами ещё, кой-где, отзовётся» русское слово. Кстати, само название Карпатских гор он даёт в его местном произношении: не во множественном «Карпаты», а в единственном — «Карпат».

Знал Гоголь и историю края. Ведь в «Страшной мести» он фактически изложил те представления о «своём» и «не сво­ём» мире, которые бытовали среди вчерашней казачьей старшины, а ныне малороссийского дворянства [237]

. Взгля­ды эти вполне верно отражали культурную реальность своего времени, когда Правобережье с Волынью, не говоря уже о Галиции, являло собой сильно ополяченный и обра­щённый в унию край. И хотя память о том, что те земли некогда составляли общее с Малороссией историческое и культурное пространство, занимала важное место в кол­лективном сознании этой социальной группы, их прежняя политическая принадлежность и культурный облик про­сто вынуждали воспринимать их как «Польшу» или же как что-то не вполне «своё».

Очень характерно, что такие взгляды были распростра­нены ещё в 1840-е годы, причём среди тех представите­лей малороссийского общества, которые придерживались украинофильских настроений и, казалось бы, должны были рассматривать Левобережье и Правобережье как одно целое — «Украину». В этом отношении показательно ми­ровоззрение членов Кирилло-Мефодиевского общества, тайной политической организации (декабрь 1845 — январь 1847 г.), с которой и начинается украинофильское (украин­ское) движение как таковое.