Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Новороссия и Запорожье, представленные у Гоголя лишь самой Сечью и островом Хортица, — это царство неосвоенного пространства (степи), пограничная земля, простирающаяся далеко на юг, до Днепровского лимана, Крыма и Сиваша. Отчасти такой взгляд обуславливается сюжетом и временем действия гоголевских произведений: во времена казачества земли эти действительно были Ди­ким Полем.

Есть, правда, ещё одно небезызвестное упоминание Го­голя о Новороссии, причём применительно к другой эпохе, когда она уже активно осваивалась. Это Херсонская губер­ния, куда главный герой «Мёртвых душ», Павел Ивано­вич Чичиков, якобы собирался выводить приобретённых им «крестьян». Но объект этот, во-первых, площадный, а во-вторых, учитывая весьма специфическую деятельность Чичикова, носит оттенок некоей полулегендарной страны. И даже «аида» — ведь до того, как эти земли были освоены и превратились в житницу России (с середины XIX века), условия жизни там были очень трудными. Переселенцы страдали от засух и саранчи, недостатка воды, тяжёлых санитарных условий, нередкими были эпидемии. Вполне «подходящее» место для поселения «мёртвых душ»!

Обследовавший этот регион российский чиновник Б. Б. Кампенгаузен в своём «Историческом обозрении Но­вороссийского края» (1816 г.) особо отмечал: «Жестокие лихорадки обыкновенно смертоносны между новыми по­селенцами до тех пор, пока не привыкнут они к климату и особенно между переселенцами русскими. Есть помещи­ки, кои в первые годы потеряли более половины их кре­стьян, приведённых ими из Малороссии, и почти всех, ко­торые из России» [226]. На такие условия, на эту смертность как раз и рассчитывал Чичиков, затевая своё «дельце».

Чуть лучше «знает» Гоголь Правобережье: это Канев, Черкассы, Немиров и Умань, через которую Тарас Буль­ба едет в Варшаву, надеясь спасти сына Остапа. Впрочем, Умань имеет черты если ещё не «чужого», то уж точно «другого» города — еврейско-польского местечка, где казака Бульбу, по понятным причинам, подстерегает опас­ность. «Свой» мир видится Гоголем в пределах границ Малороссии-Гетманщины с редкими языками-анклавами в «степь» и на Правобережье, близкими в силу общей с ней казачьей истории. «Полукочующий угол Европы», «южная первобытная Россия» — так характеризует он те земли, где творилась украинская история, в «Тарасе Бульбе» [227]

.

Но сквозь, казалось бы, общую казачью историю просту­пает разное историческое прошлое регионов. Даже у Гетман­щины и Запорожья интересы различны. Характерен эпизод аудиенции запорожцев и примкнувшего к ним кузнеца Вакулы у Екатерины II из «Ночи перед Рождеством». Просто­душный, но честныйкузнец своим восхищением ножками царицы и её «черевичками» фактически сорвал все планы запорожской делегации, приехавшей просить государыню «не губить Сечь». И сам этот эпизод, и поступок «несозна­тельного» Вакулы комментаторами из числа адептов украинства расценивается чуть ли не как «предательство Украи­ны», как пример «прислужничества» местных людей перед Империей, ради своих корыстных целей («Оксан» и «череви­чек») предававших «дело независимости Украины».

Впрочем, подобные обвинения эти люди бросают всем, кто не разделяет их антироссийско-националистическую точку зрения, и в том числе самому Гоголю. Здесь интерес­но другое: то, что, как правило, выпадает из поля зрения. А было ли у Вакулы (представителя той самой бывшей Гетманщины-Украины) и запорожцев что-то общее, поми­мо языка? Запорожцы, направляясь с бумагами в столи­цу, проезжают через

его Диканьку. И это не просто кон­статация географических реалий. Запорожцы — это свой, но другой

мир (недаром именно так они воспринимают­ся обитателями Диканьки и других местностей, где про­исходит действие «Вечеров»), мир, имеющий отношение к Украине, но не тождественный ей. «Хитрыйнарод!» — думает про них Вакула, когда запорожцы, прекрасно умея говорить по-русски, в разговоре с государыней нарочно переходят с грамотного языка на простонародный мужиц­кий («та спасиби, мамо!»). И точно так же цели запорожцев (сохранение самоуправления — ни о какой независимости они, как «верный народ», и не помышляют) для Украины в лице Вакулы не интересны и не так уж важны [228].

И это лишь прямое, географическое понимание про­странства Запорожья и Сечи и их взаимодействия с про­странством Украины. А у Гоголя таких пониманий мно­го больше [229]. Запорожье — это «другой» по отношению к Украине мир не только территориально или политиче­ски. Если Малороссия, олицетворяемая Диканькой или, скажем, хутором Тараса Бульбы, это «дом», то Сечь — его антипод, живущий другой жизнью, другими целями. Туда стекаются люди, по тем или иным причинам покинувшие «домашний» мир.