Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Стоит подчеркнуть, что русская литература и культура как феномены общерусские были общими и родными не толь­ко для великорусов, но и для малорусов. Такое их восприятие долгое время было свойственно даже представителям заро­дившегося в середине XIX века украинофильского движения, в том числе тем из них, кто, как тот же Шевченко, критически относился к России как государству. Показательны в этом кон­тексте слова виднейшего деятеля этого движения второй поло­вины XIX века М. П. Драгоманова, назвавшего героиню пуш­кинской «Полтавы» Марию (исторический прототип которой Матрёна — дочь казнённого Мазепой В. Л. Кочубея) одним «из первых живых русскихлиц в нашейлитературе» (выделено мной. — А.М.)

[12]. И главное тут даже не то, что Марию-Матрёну он считает лицом русским,хотя это тоже любопытно, а его от­ношение к русской литературе как к нашей.

Даже ставя своей целью создание собственной — укра­инской

— культуры и нации как не-русскихпо своему ми­роощущению, эти люди оставались носителями двойной идентичности и не порывали с русской культурой. Лишь ближе к концу XIX века среди части малорусского этноса (адептов этой самостийно-украинской идеи), численно, правда, не самой большой, возникло отношение к русской культуре как к «чужой» для украинской нации и даже «враждебной» ей, что стало одним из важнейших призна­ков перерождения украинофильствав украинство.Такое отношение к русской культуре и русскости вообще являет­ся визитной карточкой украинского национализма

[13].

Но, как уже было сказано, это случилось позднее, и было присуще лишь части малорусского этноса. В целом же, соз­даваемые русской литературой образы и стереотипы, в том числе пространственные, были во многом общим делом ве­ликороссов и малороссов и творились ими совместно. Бо­лее того. Общерусский характер русской культуры как раз и складывался в результате такой совместной выработки образов, стереотипов, взглядов.

Вопрос о том, какой географический (а может, куль­турный или политический) объект описывал Гоголь, во­все не праздный. Выше уже говорилось об «образе Украи­ны» и об «образе Малороссии». Никакого противоречия тут нет. Во времена Гоголя в ходу были оба эти названия. Лишь к концу XIX века стараниями сторонников украин­ского движения они (как и их производные — этнонимы малороссыи украинцы)

были превращены в синонимы со­вершенно разного национального выбора, в символы про­тивоположных национальных идентичностей: малорус­ско-общерусской и украинской. А тогда официальным названием края (прежде всего Левобережья Днепра), при­нятым и в столице, и в самом малороссийском обществе, были названия «Малороссия», «Малая Россия».

Эти названия, известные ещё с XIV века и поначалу применявшиеся по отношению к Галицко-Волынской земле, носили церковно-политический характер: так константинопольские церковные и светские власти обо­значали Южную Русь (и созданную там митрополию), отличая её от Руси Северо-Восточной, а потом и Москов­ской. Со временем эти названия прочно закрепились в церковной, книжной и политической практике уже самой Южной Руси, и произошло это ещё в тот период, когда эти земли были частью польской Речи Посполитой. Так, «Россией Малой» называет южнорусские земли автор «Лексикона славенорусского», книжник П. Берында в своём предисловии к одному киевскому изданию (1619 г.). А львовские типографы указывали, что издан­ная ими книга («Октоих», 1630 г.) вышла «в граде Леондополи Малыя России» [14].

С конца XVI века в широкое употребление среди мест­ного населения также входят и такие греческие по форме самообозначения, как «Россия» и «российский». Скажем, в изданной в 1591 году львовским православным брат­ством «Грамматике» говорилось, что предназначается она в наставление «многоименитому Российскому роду». Основательница киевского Богоявленского братства Анна Гулевичевна Лозкина в своей записи о том (1615 г.) указы­вала, что оно учреждается «правоверным и благочестивым христианом народу Российскаго, в поветех воеводств Киевскаго, Волынскаго и Брацлавскаго будучим».

Начиная с митрополита Киевского и Галицкого Михаила (Рагозы) западнорусские первоиерархи — как православ­ные (митрополиты Иов Борецкий, Исаия Копинский, Пётр Могила), так и униатские (митрополит Ипатий Потей) — добавляли в своём титуле «всея России» (тогда как до это­го писалось «всея Руси» или «Русии»). «Милостию Божиею архиепископ Киевский и Галицкий и всея России» — так подписывал официальные документы глава возрождён­ной (после униатского разгрома) православной иерархии Иов Борецкий, впоследствии ставший митрополитом (на­пример, «Окружную грамоту» 1629 г., адресованную «всем посполито Российскаго рода, так в короне Польской, яко и у великом князстве Литовском» проживающим) [15].