Улан Далай

– Передайте Чолункину Баатру, что родилась внучка, – попросил Чагдар.

– Так это вы, Чагдар Баатрович? – обрадовался голос в трубке. – Поздравляю вас! Пусть дочь ваша будет счастливой! Сейчас как раз ваш уважаемый отец йорял исполняет на площади. А меня поставили на дежурство. Это Бембешкина младший сын, Ванька, – наконец представился он. – Я передам.

– И как у отца с голосом?

– Как молодой! – ответил Ванька. – Я из громкоговорителя слышу. Вживую, конечно, хотелось бы. Но на мне ответственность…

Чагдар распрощался и положил трубку.

Сплошной день неожиданностей. Отец исполняет благопожелание! А когда месяц назад Чагдар предложил ему представить донских калмыков на конкурсе джангарчи, отговорился тем, что голосом ослаб и дыхание держать не может. Мол, куда ему в шестьдесят пять тягаться с молодыми. С какими молодыми?! Вон Мукебюн Басангов, Дава Шавалиев и Анжука Козаев тоже в прошлом веке родились, а от участия не отказываются. За сохранение произведений устного народного творчества приняты в Союз писателей СССР! Это совсем другой статус. Это как броня. Победы же не требовалось, нужно было участие. Мало их, джангарчи, осталось. На пальцах одной руки можно перечесть. Участие отца закрепило бы и положение Чагдара при новом раскладе сил, когда всех донцев повыжимали из верхов республики.

Знает, конечно, Чагдар, почему отец отказался. Свято блюдет традицию зимнего ночного исполнения эпоса. Как ребенок – боится гнева сказочных богатырей. А вот другие не боятся и стали членами Союза писателей! Себе-то Чагдар мог признаться, что отец его и братья – настоящие реакционеры: один поклоняется богатырям, другой – бурханам, третий тоскует по прошлой патриархальной жизни. А ему, Чагдару, приходится их всех защищать, и ни один не хочет помочь ему выстроить оборону.

Чагдар снова сел к столу. Мысли плясали. Судя по звукам из репродукторов, парад закончился. В Зеленом театре начинался конкурс джангарчи. Чагдар послал туда своего сотрудника Пюрвю Джидлеева, он молодой, и сам поэт, и удовольствие получит, и напишет потом вдохновенно. Не хочет Чагдар отвечать каждому встречному, почему его отец не приехал. Тем более после сегодняшнего сообщения о «молодом» голосе.

…Переводить йорял Котвича для газеты или нет? Слишком уж явными станут его намеки на калмыцком. Нет, не стоит. Лучше больше места отвести русскому переводу «Джангра» – это будет совершенно безопасно. Никто не посмеет сказать, что перевод плох или неточен, если сам Фадеев назвал его блестящим и Корней Чуковский всячески превозносит мастерство Семена Липкина как переводчика. Среди калмыков, правда, бытует мнение, что Липкин использовал наработки Санджи Каляева, отправленного в ссылку в 1937-м и так и не амнистированного, даже по случаю юбилея. Каляевские переводы исчезли бесследно. Может быть, потому и не амнистируют…

Вечерело. Чагдар поднялся, щелкнул выключателем. И тут вспомнил про детей. Где они? Почему до сих пор не дома? Укорил себя: хорош отец, раз в жизни остались дети на его попечении, и то чуть не забыл про них. Но в наступающих сумерках в такой толпе найти их будет трудно. Решил подождать еще, а между тем приготовить ужин.

Ведро с картошкой стояло на маленькой кухне под колченогим, сколоченным наспех столом. Цаган обычно клубни чистила и варила с луком, подавая потом отвар, заправленный топленым маслом, вместо супа. Но у Чагдара на такие изыски времени не было. Наскоро ополоснув картошку, поставил вариться. Сегодня будет в мундирах, решил он. И опять вернулся за рабочий стол к статье.

Часы пробили восемь. Судя по смолкшему репродуктору, конкурс в Зеленом театре окончен. За окном слышно – люди прощаются друг с другом, расходятся по домам. Детей все не было. Как ни успокаивал себя Чагдар, тревога росла. В конце концов решил идти искать. Город, такой маленький и прозрачный, вдруг показался запутанным лабиринтом со множеством углов и закоулков, а молодые деревца – дремучей чащей. Чагдар спрашивал про детей каждого попавшегося на пути знакомого. Кто-то видел их днем. Кто-то – позже в парке. Тревога сменилась злостью. Пусть только вернутся, скрежетал Чагдар зубами, они у меня получат! В первую очередь Вовка, как старший. Десять лет уже, пионер, должен быть ответственным! Безобразие!

Чагдар обошел все: площадь, парк, – заглянул на ипподром, где заканчивали приготовления к завтрашним скачкам, прочесал все пустыри и окрестные дворы – детей нигде не было. Поспешил обратно в надежде, что они уже вернулись домой. Толкнул незапертую дверь: внутри – чад и острый запах горелого. Вода в кастрюле выкипела, картошка обугленными комочками прилипла ко дну и дымилась. Чагдар выключил горелку и, прихватив ручки кастрюли полотенцем, вынес на улицу. Распахнул дверь в комнату и остался сидеть на крыльце, пережидая, когда выветрится гарь. Окна в домах гасли, город постепенно погружался в сон. Дети всё не шли. Злость вытеснялась отчаянием. Как баба, стыдил себя Чагдар. Но это не помогало.