Улан Далай

– Кресты эти – чистое серебро. И награжден дядя Очир за храбрость, – объяснил Чагдар сыну. – У генерала Городовикова такие тоже есть. Ты же не считаешь Оку Ивановича врагом народа?

– Не-е-ет, – Вовка задумался. – А он жену не выгонял?

Чагдара бросило в жар, даже испарина выступила на лбу. Что если Вовка слышал сплетни в городе? Если он знает правду и Чагдар сейчас ему соврет, доверия больше не будет.

– Я про его жен ничего не знаю, – как можно убедительнее ответил он.

Поверил ему Вовка или нет, непонятно: сидел потупившись и глаз не поднимал до конца обеда. Ели быстро и молча, так же молча встали из-за стола. Но потом дети стали проситься в Зеленый театр – посмотреть концерт, и Чагдар отпустил, строго потребовав вернуться домой к десяти часам.

Он вернулся к рабочему столу и написал заявление в Совнарком республики с просьбой предоставить квартиру в связи с увеличением состава семьи. Сегодня все начальство видело, как генерал Городовиков его детям деньги раздавал, и это вселяло надежду.

Утром в понедельник проводил мальчишек в школу и, захватив заранее приготовленные пеленки-распашонки и обещанную санитарке жестянку с леденцами, Чагдар отправился в роддом.

Сначала ему вынесли сверток с Розой. Сморщенное личико новорожденной было больше похоже на сушеное яблоко, чем на прекрасный цветок. Потом вышла Цаган: нос заострился, щеки впалые, скулы выпирают, сосуды на лице полопались и проступили мелкими синяками. По пути домой встречные поздравляли их с прибавлением, некоторые шутили, что план по девочкам Чагдар перевыполнил, потому что в хорошей калмыцкой семье полагается семь сыночков на одну дочку. Чагдар в ответ смеялся, а думал только об одном: нужно рассказать Цаган новости, пока не дошли до редакции.

Увидел на пути скамейку, предложил посидеть. Цаган согласно кивнула, бережно уместила себя на покрашенной к празднику лавке, откинулась на спинку. Тут Чагдар ей все и рассказал: и про Городовикова, и про Булгун, и про намерение Вовки заклеймить дядю, и про свои надежды получить наконец нормальное жилье. Цаган слушала молча, с закрытыми глазами, лишь время от времени растирая виски. Потом всё так же молча поднялась, и они пошли дальше.

У крыльца ее взгляд задержался на закопченной кастрюле с обугленной картошкой.

– Это хорошо, что Булгун переедет к нам. Поможет по хозяйству. С Вовкой сама поговорю. Все ему объясню, будь спокоен. Вот только покормлю малышку. А ты, пожалуйста, отчисти кастрюлю, а то обед сварить не в чем.

Чагдар на мгновение оторопел. Не то чтобы он никогда не чистил посуду. Но в Калмыкии, если в доме есть женщина, это не лезло ни в какие ворота… Вообще-то он планировал доставить жену домой и бежать на юбилейное заседание Союза писателей, которое должно было вот-вот начаться. Чагдар взглянул на Цаган. Она не шутила и не испытывала его. Она была просто не в силах.

Чагдар подхватил посудину свободной рукой и внес в дом. Передал малышку жене и принялся отковыривать угольки со дна кастрюли…

Глава 19

Май 1942 года

Ж-ж-ж! Вышедший во двор продышаться после приступа кашля Чагдар вскинул голову в ночное небо. Самолеты? По сводке Информбюро фронт сейчас под Харьковом – до хутора Зюнгар почти 500 километров. Но звук был назойлив, перекрывая и надрывный ор лягушек, и хихиканье птичек-камышовок.

Ж-ж-ж… Бум! В лоб Чагдару будто попали овечьим орехом. Он облегченно рассмеялся. Майские жуки!

Чагдар не помнил, видел ли он майских жуков в детстве. Может, их и не было. Землю калмыки не копали, деревьев вокруг наперечет. А теперь расплодились, вредители, атакуют Очиров сад, жрут завязь. Дети собирают их в бутылки, потом вытряхивают в костер из тлеющих кизяков, приговаривая: «Смерть фашистским оккупантам! Спасем яблоки от коричневой чумы!» А ночью, оказывается, жуки носятся в воздухе, как пикирующие бомбардировщики.

Военная зима была голодной, продукты завозили в Элисту с перебоями, часть зарплаты люди отдавали на оборону. Кто-то делал это принудительно, а Чагдар и Цаган, которая стала полноправным сотрудником редакции, – добровольно.

Решение отправить детей на хутор зрело несколько месяцев. Роза и после года еще подкармливалась материнским молоком, и Цаган медлила, страшно было отпускать от себя малышку. Но после того, как Чагдар объявил ей, что записался добровольцем в 110-ю кавалерийскую дивизию, молоко у Цаган пропало.

– А кто же будет редактировать газету? – только и спросила она.

– Ты уже все умеешь, – ответил Чагдар, – ты и будешь.

– Думаешь, тебя с твоей хворью возьмут?

– Хомутников сказал – у дивизии будет своя газета…

И переезд детей на хутор стал неизбежным. Булгун ничего вслух не говорила, но Чагдар понимал: она и хотела, и страшилась вернуться в дом свекра. Надеялась, что Очир возьмет ее обратно – ведь со сватовством ничего у него не вышло, и уже второй год трое мужчин справлялись с домашним хозяйством как могли. Булгун за них переживала.