Уловка-22

The man kept knocking him down with hard, resounding open-palm blows to the head, then jerking him up to his feet in order to knock him down again.	Мужчина продолжал наносить ему тяжелые, звонкие затрещины, пока мальчонка не упал, и тогда мужчина рывком поставил его на ноги, чтобы тут же еще раз сшибить его наземь.
No one in the sullen, cowering crowd seemed to care enough about the stunned and beaten boy to interfere.	Никого из этих угрюмых, съежившихся от страха людей, кажется, не интересовал оглушенный, измордованный малыш. Никто не собирался за него заступаться.
The child was no more than nine.	Ребенку было не более девяти лет.
One drab woman was weeping silently into a dirty dish towel.	Только одна замызганная женщина молча плакала уткнув лицо в грязное посудное полотенце.
The boy was emaciated and needed a haircut. Bright-red blood was streaming from both ears.	Мальчик был худой, изможденный и обросший.
Yossarian crossed quickly to the other side of the immense avenue to escape the nauseating sight and found himself walking on human teeth lying on the drenched, glistening pavement near splotches of blood kept sticky by the pelting raindrops poking each one like sharp fingernails.	Йоссариан быстро перешел на другую сторону широкого авеню, подальше от тошнотворного зрелища, и почувствовал, что наступил на человеческие зубы, валявшиеся на мокром, поблескивающем тротуаре в клейких лужицах крови, по которым мелкий дождь барабанил острыми коготками.
Molars and broken incisors lay scattered everywhere.	Тут и там валялись коренные зубы и сломанные резцы.
He circled on tiptoe the grotesque debris and came near a doorway containing a crying soldier holding a saturated handkerchief to his mouth, supported as he sagged by two other soldiers waiting in grave impatience for the military ambulance that finally came clanging up with amber fog lights on and passed them by for an altercation on the next block between a civilian Italian with books and a slew of civilian policemen with armlocks and clubs.	Йоссариан на цыпочках обошел эти жуткие обломки и приблизился к подъезду, в котором плакал какой-то солдат, прижимая ко рту взбухший от крови носовой платок. У солдата подкашивались ноги, двое других поддерживали его, хмуро и нетерпеливо дожидаясь, когда приедет санитарная машина. И наконец она появилась, звеня, тускло светя янтарными фарами, и прокатила мимо, направляясь к следующему кварталу, где итальянец, штатский, с книгами под мышкой, отбивался от оравы полицейских, размахивавших наручниками и дубинками.
The screaming, struggling civilian was a dark man with a face white as flour from fear.	У итальянца было белое, как мука, лицо и лихорадочно горящие глаза.
His eyes were pulsating in hectic desperation, flapping like bat's wings, as the many tall policemen seized him by the arms and legs and lifted him up.	Он хлопал веками, как летучая мышь - крыльями. Рослые полицейские ухватили его за руки и за ноги и подняли.
His books were spilled on the ground. 'Help!' he shrieked shrilly in a voice strangling in its own emotion, as the policemen carried him to the open doors in the rear of the ambulance and threw him inside. 'Police!	Книги посыпались на землю. "Помогите!" -пронзительно закричал он, задыхаясь от волнения. Полицейские подтащили его к распахнутым задним дверцам санитарной машины и забросили внутрь. "Полиция!
Help!	Помогите!
Police!' The doors were shut and bolted, and the ambulance raced away.	Полиция!" - доносилось из машины. Дверцы заперли, и санитарная машина умчалась.