Улыбка Шакти

– Спасибо тебе за этот осенний листок на ветке – и грустно, и сдует вот-вот, но и светло от твоего письма. Так все это трогательно, непереносимо – и очень тяжело от того, что ей приходится переживать из-за Женьки. Меня это тоже не отпускает, но скорее вспышками: иду, например, в школу за Лёнькой мимо Атриума, и вдруг пронзает – а вот здесь мы с Женькой кофе пили, на первом этаже, и какая она была в тот день ослепительная. И так то и дело. Да, этот внезапный поворот руля, миг невнимательности капитана – самое мучительное, что у нас есть. Ох как я ее понимаю про дом без книг – я так долго без них обходилась в своей жизни на полноге, оставляя на случайных квартирах, а потом и из Крыма отдав в библиотеки, так самонадеянно верила, что электронных книг мне хватит, что теперь принялась наверстывать, то разыскивая книжку из своего детства, то уже не зная, куда их ставить. С походом пока все непонятно, но твоя мысль про нас с Лёнькой вдвоем в походе меня очень растрогала. Людям с тревожными расстройствами только так, да. А то, может, к Немуре съездить в Крымскую обсерваторию. Ее зовут Нелли Евгеньевна Орлова, между прочим. Только странна и печальна будет эта поездка, да! И ты, видно, забыл, что мы и так все время с Лёнькой вдвоем, нам нужны живые люди. Долго вы еще в Хорватии пробудете? А я ношу ее колечко с кораллом. Другие у меня теряются, ломаются.

– Да, я забыл, какой ты топограф, и вспоминать не согласен, поскольку в моем понимании ты настоящий миклуха, хотя и пятничный. А вот про то, что вдвоем и где люди, где они – это да. Как ты можешь помнить весь астрономический период Немуры? Ты все же невозможный птолемей языка и коперник памяти. Отправил письмишко знакомому чиновнику в лесном департаменте Индии – с примерным описанием дома и окрестностей, где хотел бы жить. Пора уже, похоже, начинать обустраивать это как реальность. Ну еще год-другой, а там уже и окошко чтобы зажглось. Ты знаешь, что россиянам начали с этого года давать пятилетние визы в Индию? А там, глядишь, и совсем отменят, может быть. Собираем посылку, что положить?

– О видел бы ты мои мучения про Немуру: подпругин? чресседельский? – ты бы уж понял, сколько гордости в звуке этого, как ты говоришь, астрономического периода для меня слилось. К зиме? Даже не знаю – может быть, теплую куртку, из старой он вырос, и ботинки хорошо бы – в Москве зимние по восемь тысяч. Но что-то, наверно, будем покупать уже сейчас – в кроссовках и сейчас холодно, так что только если совсем-совсем теплое. Смотри, что нашла. Около 250 лет назад магараджа Джодхпура приказал срубить деревья кхеджаджи, чтобы расчистить место для прокладки дороги, ведущей через деревню. Вишнуиты оказали сопротивление приказу, поскольку при рубке деревьев кхеджаджи гибли места обитания гарн. И обнимали деревья, не давая рубить. Движение возглавила Мата Амрит Деви; она и трое ее дочерей первыми поплатились за это жизнью. Вместе с ними погибли еще 363 мужчины и женщины, обнимая кхеджаджи. В память о них лесной департамент Индии в 1978 году посадил 363 деревца кхеджаджи.

– Да, так и мы обнимаем наши деревья внутри себя. Пытался Лёньке позвонить в скайпе, потом он мне, потом я – так и не связались. Что-то мне грустно эти дни. Храбрюсь и маюсь, храбрюсь и маюсь…

– Мне и самой невесело, Взро, как-то все не так и не туда, и наполнила я уже эту пустоту под завязку буквами, но пустота остается. Держись, кораблик, сам свой штурман, сам свой капитан. У тебя скоро Индия, а у меня и ее не будет.

#34. Перемещения разрозненного

Сидел на веранде, смотрел, как дождь развешивал себя на солнце. Немцы вокруг – птицы, деревья, отменно выглядят, даже белочка – и та Марлен. Только вижу ли? На краю земли, за три моря, сын тебя по утрам возводит из любви и тоски, как воздушный или песочный замок… Пелена.

С кем же ты говоришь, белошвейка чудес и сестра неземных словарей, кого губят-голубят слова, с кем живут ненаглядно и места себе не находят? С кем они, эти ожоги-бабочки? Что с ладонями-поводырями, за которыми все так беспомощно стало, и не знает, что делать с дарами и сердца пустыми дворами…

В тихом мюнхенском парке у реки лежат камни: на спине, на боку, лбом в землю. Маленький, брошенный, безутешен, всего ничего ему: тридцать пять миллионов лет.

Ах люба, зачем это с нами случилось?