Unknown

старого хозяина этой лавки действительно уже нельзя было найти, потому что три или четыре года

назад он умер.

Ван Баочжай был человеком сорока с лишним лет — высоким, большеглазым и с резким шаньдунским

акцентом. Слово «туй» (нога) он произносил «дуй» (куча), слово «жэнь» (человек) превращалось у него

в «инь» (серебро), что для торговца было особенно уместно. Но о жаловании или подарках на

праздники, он не пожелал говорить, демонстрируя щепетильность, характерную именно для

шаньдунских торговых людей:

— Что вы, старший брат Ню! Мы серебры (то есть люди) (нон, сколько положите, столько и хорошо!

Если я буду недоволен, пусть буду с позором уволен! — В минуты возбуждения учитель Ван говорил в

рифму.

Господин Ню, не посмев предложить ничего конкретного, решил улизнуть со сцены и пошел

советоваться с женой. Она несколько усомнилась в учености и педагогическом опыте Вана.

— Что ты! — воскликнул муж.— Он же был счетоводом в лавке «Счастье и процветание». В самом

«Счастьи и процветании»!

Госпожа подумала, что в недостатке опыта, пожалуй, есть снос преимущество: она сможет учить

одновременно и Небесного дара, и его учителя. Поэтому она согласилась и положила шаньдунцу

тридцать юаней в год плюс по два юаня на три главных праздника и еда три раза и день. Поселили его и

сторожке, там же выделили и комнату для занятий.

— Все хорошо, только наградных маловато! — осмелился на критику господин Ню.

Праздничных! — оборвала его жена, усмотрев в слове «наградные» излишне торговый дух.— Потом

поглядим. Если учить будет хорошо, еще добавим.

Занятия было решено начать первого августа, почти на семилетие Небесного дара.

Глава 10 УДАЧНОЕ НАЧАЛО

Учеба, книги, приглашение учителя, который за проступки будет бить... При этих словах Небесный дар

даже есть не мог спокойно. Что такое книги? Госпожа Ню хоть и считалась чиновницей, однако у нее не

было никаких книг. Только господин Ню иногда раскрывал песенник, да и то лишь для того, чтобы

побыстрее заснуть. Этот песенник читался уже много лет, но в один прекрасный день вполне мог быть

использован на обертку. В результате Небесный дар не знал, что такое книги, и тем более но знал, зачем

их читать. Слово «учитель» тоже звучало для него необычно и страшно — почти как «тигр»: недаром

оно рифмовалось со словом «мучитель».

Он решил посоветоваться с Тигренком:

— Братец, а для чего учатся?

— Чтобы стать чиновником. Если будешь плохо учиться, тебя начнут бить линейкой!

Небесный дар похолодел.

— А что такое учитель? — жалобно спросил он, надеясь, что это все же хоть что-то пристойное.

— Человек, который учит. Он-то и держит линейку,— ответил Тигренок, решив говорить только

правду, как бы кошмарна она ни была.

Глазенки Небесного дара наполнились слезами. Он долго молчал, потом снова спросил:

— А мне можно его бить?

— Нельзя. Он большой, так что тебе с ним не справиться.

— Братец, а ты мне не поможешь?

Тигренок опешил: еще не хватало ему бить учителя! Не в силах помочь другу, он отрицательно качнул

головой, и Небесный дар заплакал.

Первое августа неумолимо приближалось. Небесный дар раз по семь на дню спрашивал Тигренка:

Сколько дней осталось?

— Много, еще три дня! — отвечал Тигренок, стараясь успокоить несчастного друга и в то же время по-

прежнему говорить правду. — Да ты не бойся, после уроков мы снова будем заниматься фехтованием.

Хорошо?

Небесный дар слабо улыбался: какое может быть фехтование после избиений линейкой!

— А через три дня обязательно будет первое августа?

— Обязательно.

И не убежишь! Друзья сидели молча, дожидаясь страшного дня. Воображение Небесного дара работало

вовсю: наверное, книги — это такие черти, а учитель — чудовище, которое ест детей. Чем больше он

думал об этом, тем больше боялся и пика:; не мог понять: зачем, зачем к детям приглашают таких

чудовищ? Зачем непременно нужно учиться?!

— И не позволят нам играть? Даже тихонечко играть не позволят? — спрашивал Небесный дар.

Его маленькое сердце разрывалось; он чувствовал, что игра — его неотъемлемое право. Почему же его

лишают этого права, почему?

Тигренок, задетый за живое, вспомнил собственное детство:

— Тебе куда лучше, чем мне! Тебе сейчас семь, а я уже с, шести лет не играл. Некогда было играть:

целый день помогал матери по дому, собирал угольную крошку, старые бумаги... А когда мне

исполнилось восемь лет, мама умерла. — Он помолчал немного.— Да, восемь. Летом я торговал водой

со льдом, а зимой — полупустым арахисом. В девять лет стал учеником в мастерской, где делают ножи.

С утра до вечера раздувал мехи, потом снова начал торговать водой, убежал из мастерской, не

выдержал жара и чада — у меня из-за них все ноги были в нарывах! Да и колотили. С двенадцати лет

здесь работаю, делаю все подряд. Гебе в самом деле лучше. Так что не бойся: после уроков мы

обязательно будем играть. И вообще мы с тобой друзья навсегда. Правда?

Небесный дар немного успокоился, по едва вошел в маленький дворик, как почувствовал, что сохранить

это спокойствие будет трудно. Цзи, узнав, что он начинает учиться, вспомнила о своем умершем сыне и

не могла не сорвать гнева на Небесном даре: