Сказать по правде, в заступничестве я не нуждался. Шляхтич был не больно меток, и уклоняться от его бросков мне бы не составило труда.
Однако некий московский боярин, гостивший на постоялом дворе, сказал хлыщу, что негоже-де знатному господину глумиться над убогими.
Тот полыхнул гневом, стал саблей махать! Но московит оказался проворнее. Выбил у него из рук оружие и сказал, что так можно головы лишиться!
Шляхтич заскрипел зубами, да что поделаешь, коли проиграл бой? Скрылся от срама в гостевой избе!
- Как звали того боярина? – с замиранием сердца вымолвила Эвелина. - Случайно не...
- Дмитрий Бутурлин! – с улыбкой закончил за нее Мышь. - Он назвал свое имя!
- И где это сталось?
- Далече от сих мест! – вздохнул провожатый. - Да и нет смысла туда добираться. Боярин, насколько я ведаю, повернул на восток. Похоже, он ищет тебя...
Признаться, я слыхивал от княжича историю вашей любви. Мой пан не раз поминал боярина бранным словом. Говаривал, что если бы не московский дикарь, ему было бы проще добиться твоей благосклонности...
- Скажи, когда вы виделись с боярином, ты уже знал о моем пребывании в замке Радзивилов? – подняла на Мыша испытывающий взгляд Эва.
- Вестимо, знал! – утвердительно кивнул он. - По-иному и быть не могло! Княжич Владислав отправил меня в Ординат, дабы я защищал тебя от происков Барбары. Как я мог не ведать о твоем плене?
- Тогда отчего ты не рассказал о том Дмитрию?! – с болью произнесла княжна.
- Вот так сразу? – лицо горбуна исказила грустная улыбка. - Мыслишь, я мог так легко изменить своему господину?
- Но ведь ты же...
- Изменил? – договорил за княжну он. - Верно! Однако принял сие решение не сразу. Остаток дороги до замка Радзивилов страдал совестью, думал о том, что негоже препятствовать вашему с боярином счастью. Но и предавать хозяина мне было не с руки...
Не нависла бы над тобой смерть, я, может, и не решился бы устроить твой побег...
- Отчего ты так верен Радзивилам? – полюбопытствовала княжна. - Разве они были добры к тебе?
- О, да! – хрипловато рассмеялся Мышь. - Погляди на мою рожу. На ней написано, сколько добра я от господ повидал!
Рубцов, оставленных плетью, не сосчитать, зубы - одни осколки. Сколько раз нос ломали, уж и не припомню. Не то, что кулак - сапог панский порой приходилось мордой ловить!..
- Тогда в чем причина твоей верности? – недоуменно воззрилась на Мыша Эвелина.
- В чем? – задумчиво переспросил он. - Да, пожалуй, в том, что покойный Князь Радзивил спас меня от плахи. За то я десяток лет хранил верность его роду...
Видишь, княжна, жизнь ко мне всегда была неласкова! – промолвил спутник Эвы, возвращаясь мыслью в былое. - я родился в крестьянской семье, жившей на землях, кои величают Белой Русью.
С младых лет мне пришлось познать тяготы своего положения: нужду и голод, глумление родни да неприязнь сверстников. Горбун в семье – дурная примета. Сказывают, если младенец рождается с сим уродством, значит, на роду лежит проклятье!
Никто не захочет родичаться с такой семьей, тем паче отдавать дочерей замуж за братьев горбуна. Кому же охота, чтобы проклятие перешло с кровью на их внуков?
Родня на меня глядела косо, отец был неласков. Хотя в силе да выносливости я не уступал братьям и на соху налегал с тем же усердием, что и они, уважения ко мне от сего не прибавлялось.
Пока была жива матушка, отец еще терпел мое присутствие в доме, но после ее смерти вовсе охладел ко мне и продал горемычного сына за медный грош бродячим скоморохам...
- Продал?.. – не поверила своим ушам Эвелина. - Разве такое возможно?
- В мире многое возможно! – грустно улыбнулся ей Мышь. - Так я стал бродить по ярмаркам, народ веселить. Научился плясать, кувыркаться, играть на дуде и волынке!..
- Да, на волынке! – утвердительно кивнул он, заметив недоверие в глазах княжны. - Искусство невелико, но и его осваивать нужно!
Еще у меня открылся дар метания разного оружия: топориков, ножей, серпов. Знаешь, как скоморохи развлекают на ярмарках толпу?
Один становится у дощатой стены, а другой бросает в него клинки. По гримасам и ужимкам метателя его напарник должен понять, куда будет брошен очередной нож, и увернуться от него. Сие искусство сложнее, чем игра на волынке, но и платят за него зеваки втрое больше, чем за музыку и пляски...
За время, что я добывал сим способом пропитание, ни один из пляшущих у стены скоморохов не пострадал от моих ножей.
Какое-то дивное чутье подсказывало мне, куда повернется мой напарник, и клинки впивались в дерево, не задевая людскую плоть...
Однако и здесь меня не особо ценили. Как-то на ярмарке к нам явился купец, предложивший хозяину балагана мошну серебра за то, что тот позволит ему ударить меня дубиной.
Не знаю, как купчине такое взбрело в голову, но хозяин согласился, видимо, решив, что кошель серебряных ефимков окупит смерть горбуна.
Только я не стал покорно ждать смерти! Лег навзничь, уходя от замаха дубиной, и удар, способный сломать меня надвое, пришелся моему хозяину промеж ног!..